Стихотворения 1813-1820 - [52]

Она не ведает, что можно дружно жить

С стихами, с картами, с Платоном и с бокалом,

Что резвых шалостей под легким покрывалом

И ум возвышенный и сердце можно скрыть.

Дельвигу >*

Лицейская редакция:

Блажен, кто с юных лет увидел пред собою

Извивы темные двухолмной высоты,

Кто жизни в тайный путь с невинною душою

  Пустился пленником мечты!

Наперснику богов безвестны бури злые,

Над ним их промысел, безмолвною порой

Его баюкают камены молодые

И с перстом на устах хранят певца покой.

Стыдливой Грации внимает он советы

И, чувствуя в груди огонь еще младой,

Восторженный, поет на лире золотой.

  О Дельвиг! счастливы поэты!

Мой друг, и я певец! и мой смиренный путь

В цветах украсила богиня песнопенья,

  И мне в младую боги грудь

  Влияли пламень вдохновенья.

В младенчестве моем я чувствовать умел,

  Всё жизнью вкруг меня дышало,

  Всё резвый ум обворожало,

И первую черту я быстро пролетел.

  С какою тихою красою

  Минуты детства протекли;

Хвала, о боги! вам, вы мощною рукою

От ярых гроз мирских невинность отвели,

И были дни мои посвящены покою.

  Но всё прошло — и скрылись в темну даль

    Свобода, радость, восхищенье;

    Другим и юность наслажденье:

    Она мне мрачная печаль!

Так рано зависти увидеть зрак кровавый

И низкой клеветы во мгле сокрытый яд.

  Нет, нет! ни счастием, ни славой

Не буду ослеплен. Пускай они манят

На край погибели любимцов обольщенных.

    Исчез священный жар!

    Забвенью сладких песней дар

    И голос струн одушевленных!

    Во прах и лиру и венец!

Пускай не будут знать, что некогда певец,

Враждою, завистью на жертву обреченный,

      Погиб на утре лет,

    Как ранний на поляне цвет,

    Косой безвременно сраженный.

И тихо проживу в безвестной тишине;

Потомство грозное не вспомнит обо мне,

И гроб несчастного, в пустыне мрачной, дикой,

Забвенья порастет ползущей повиликой!

В первоначальной редакции после стиха «О, Дельвиг! Счастливы поэты!» находилось семь следующих стихов, впоследствии переделанных в четыре начальных стиха окончательной редакции:

    Певец! в безвестности глухой

    Живи под дружественной сенью;

Страшись увидеть свет; неопытной душой

      Не жертвуй ослепленью!

Воспитанный в тиши, не зная грозных бед,

    С любовью, дружеством и ленью

В уединении ты счастлив, — ты поэт!

В.Л. Пушкину

Начало и конец лицейской редакции:

Скажи, парнасский мой отец,

Неужто верных муз любовник

Не может нежный быть певец

И вместе гвардии полковник?

Ужели тот, кто иногда

Жжет ладан Аполлону даром,

За честь не смеет без стыда

Жечь порох на войне с гусаром

И, если можно, города?

Беллона, музы и Венера,

Вот, кажется, святая вера

Дней наших всякого певца.

Я шлюсь на русского Буфлера

И на Дениса храбреца,

Но не на Глинку офицера,

Довольно плоского певца;

Не нужно мне его примера…

Ты скажешь: «Перестань, болтун!

Будь человек, а не драгун;

Парады, караул, ученья —

Всё это оды не внушит,

А только душу иссушит,

И к Марину для награжденья,

Быть может, прямо за Коцит

Пошлют читать его творенья.

Послушай дяди, милый мой:

Ступай себе к слепой Фемиде

Иль и дипломатике косой!

Кропай, мой друг, посланья к Лиде,

Оставь военные грехи

И в сладостях успокоенья

Пиши сенатские решенья

И пятистопные стихи;

И не с гусарского корнета,—

Возьми пример с того поэта,

С того, которого рука

Нарисовала Ермака

В снегах незнаемого света,

И плен могучего Мегмета,

И мужа модного рога,

Который, милостию бога,

Министр и сладостный певец,

Был строгой чести образец,

Как образец он будет слога».

Всё так, почтенный дядя мой,

Почтен, кто глупости людской

Решит запутанные споры;

Умен, кто хитрости рукой

Переплетает меж собой

Дипломатические вздоры

И правит нашею судьбой.

Смешон, конечно, мирный воин,

И эпиграммы самой злой

В известных «Святках» он достоин.

Но что прелестней и живей

и т. д.

Конец послания (после стиха «Меж верной сабли и седла»):

Но вы, враги трудов и славы,

Питомцы Феба и забавы,

Вы, мирной праздности друзья,

Шепну вам на ухо: вы правы,

И с вами соглашаюсь я!

Бог создал для себя природу,

Свой рай и счастие глупцам,

Злословие, мужчин и моду,

Конечно, для забавы дам,

Заботы знатному народу,

Дурачество для всех, — а нам

Уединенье и свободу!

Фавн и пастушка

В ранней редакции последние стихи первой картины были:

Когда же в скромной хате

Пастушку на кровати

Застанет тихий сон,

В полуночном молчанье

При месячном сиянье

Слетает Купидон

С волшебною мечтою

И тайною тоскою

Исполнит сердце он.

Картина VII читалась:

Что, Лила? Что с тобою?

В пещерной глубине

Покрытая тоскою

Ты плачешь в тишине;

Грустишь уединенно

И свет тебе постыл!

Где ж сердца друг бесценный?

Увы, он изменил!

О Лила! вянут розы

Минутныя любви.

Познай печали слезы

И терны ныне рви.

Картина VIII начиналась со стиха: «В губительном стремленье» и начиная с седьмого стиха читалась:

И вслед за Купидоном

Влюбленных скрылся рой,

Ах! грустно сердцу Лилы

Печальной и одной

Без милого к могиле

Тащиться над клюкой.

В лесу пастушка бродит

Безмолвна и грустна.

Кого же там находит?

Все стихотворение называлось «Картины», а отдельные части имели названия: I. Пастушка; II. Пещера; III. Фавн; IV. Река; V. Чудо; VI. Фиал; VII. Очередь; VIII. Философ.

Жуковскому

Первоначально (в журнале «Сын отечества») стихотворение начиналось:

Когда младым воображеньем