Стихи - [13]

Огонь подрагивал и рос,

А Надя прыгала и пела.

Тогда, опомнившись, кухарка

Одну из простыней схватив,

Как папа наш на объектив,

Набросила, но было жарко,

Огонь работал сколько мог,

но все швыряли, что попало,

Мантилью, тряпки, одеяло

И Наденьку свалили с ног.

Она в беспамятстве лежала,

Лакей за доктором пошел

И наконец его привел.

А Надя бедная дрожала

И слезы горькие лила.

Вся обожженная насквозь,

Ей много дней страдать пришлось -

Депеша сразу не дошла.

И наконец, в тот день когда

В Москву Богдановы явились,

То Наденька так изменилась,

Что не осталось ни следа

От той, что нашей квартиранткой

У нас в имении была,

Что Маню Манечкой звала

И нарекала интриганкой.

Она совсем иною стала,

Верней, она в себя пришла,

Такой, как в юности была

И не от боли так рыдала.

Она опять любовь вкусила,

А тетю Маню больше всех

Молила отпустить ей грех,

И всё прощения просила.

На третьи сутки умерла.

Все слезы лили возле гроба.

И уж, конечно, те особы,

Кому хозяйкою была.

А тетя Маня их простила:

«Не дай другому в зад ногой -

Сам Вседержитель был слугой.»

И жить по воле отпустила.

X

Зима в тот год была лютая,

Как наш Гаврила говорил...

Мороз такого натворил,

Что снег лежал почти до мая.

И вот, чуть позже Рождества,

Вдруг папа в отпуск к нам приехал -

О. сколько было слез и смеха.

Он показался нам сперва

Помолодевшим в том Дербенте,

Где всю войну он проживал,

Откуда нам посылки слал,

И в отпуск выехал моментом.

И сыну Нике он вручил

Прекрасный дорогой подарок,

Альбом для иностранных марок,

А мне колечко подарил.

Ему ту комнату топили,

Где летом Наденька жила.

И я сама там убрала,

В углах почистила от пыли.

А утром оказалось, что он

Всю ночь, бедняжечка, страдал,

Совсем не спал, не отдыхал,

И был вообще разочарован.

Все дело в том, что той болезни,

Что он болел, тогда врачи

Не знали, как ее лечить,

Что папе вредно, что полезно.

Его в Берлине год лечили,

Но то лекарство, как назло

Нисколечко не помогло.

Болезнь ту звали — аллергия.

Он знал по опыту, что может

Жить у Богдановых, в Москве,

И в Петербурге на Неве,

Но, скажем, в Туле — кости сложит.

Что если он поест моркови

Иль к брату Дмитрию пойдет,

И с ним хоть сутки поведет -

Простится с жизнью и любовью.

Они не виделись годами

Ни с Митей, ни с его женой,

Избрав для связи путь иной -

То были письма, что пудами

Копили оба по старинке.

Все дядя диктовал жене,

Затем, от дяди в стороне

Их размножали на машинке.

XI

На утро я, по детской прыти,

У папы в комнате была.

А он сказал: «Ну и дела,

Скажи, когда у дяди Мити

Еще зимой бывали вы,

С детьми играли в кошки-мышки,

Какие вам дарили книжки?

Что привезли вы из Москвы?»

«Сейчас узнаю... Но я помню,

Что мы не брали ничего.»

Но Ника? Он ото всего

Отрекся. Всё ж до ночи темной

Мы перерыли гардероб,

Перекидали все игрушки.

У тети Мани чашки, кружки,

А папу бил уже озноб.

Закутанный тяжелым пледом,

Он перед форточкой сидел,

И, тяжело дыша, глядел

В пространство, даже не обедав.

При появлении моем,

Когда к нему я приходила,

Смотрел печально. Я твердила:

- «Не беспокойся. Мы найдем.»

Уж ночь прошла, а он все так же

Хрипел и мучился; не спал,

Не ел ни крошки, но икал,

На нас смотрел, как магараджа

На глупых слуг. А мы опять

Копали вещи и в порядке

Перебирали все манатки...

Тут папа стал Гаврилу звать,

Просить, чтоб сани подавали...

Что делать? Папа это гость,

Он здесь застрял, как в горле кость,

Ему тут душно, как в подвале...

Когда подъехал наш Гаврила

Уже к парадному крыльцу,

Пошла я сообщить отцу,

Что тройка к дому подкатила.

А папа мне - «Не знал, что вы

Такие... До меня нет дела!»

Я ахнула и обомлела

Дотронувшись до головы.

Там бант, красиво и богато

Сидел, я знаю, виновато.

Та лента, что дала мне Ната,

Дочь Мити, папиного брата.

XII

Переживая катастрофу

Я задним ходом вышла в сад,

И там сорвала свой наряд

И закопала, как картофель

В сугроб. И вдруг смотрю — Дуняша!

Накинув на себя платок,

Глядит на яркий огонек,

Что виден в окнах дяди Саши.

Но в этот миг я не смутилась,

Нырнула в дом наш через двор,

Попала вскоре в коридор

И перед дверью очутилась

Где дяди сашин кабинет.

Там говорили о дурмане

И веселилась тетя Маня.

А я проникла в туалет

И слушала, прижавшись к печке,

Как папа говорил: - «Я сам

Себе не верю. Верю вас,

Во мне произошла осечка.

Я вдруг поправился. Зачем,

Куда поеду на ночь глядя?

Меня простите, Бога ради,

Ведь я здоров, здоров совсем.»

Тут я сбежала потихоньку,

К себе забралась на постель.

Меня пугала канитель,

Что заварила я, девчонка.

Боялась также, что Дуняша

Меня заметила тогда

И выдаст тут же, как всегда,

И вот тогда-то будет каша.

За ленту, что уже два дня,

Таскала лихо на себе я,

Вообразила, цепенея,

Что растерзать должны меня.

Но все у папы миновалось,

Когда в столовой очутясь,

И незаметно оглядясь

Я за тарелкой оказалась.

О, как наш ужин был хорошо!

Мы ели все, что так любили,

И даже нам вина налили,

И дядя пил за молодежь.

Прошли года. Я постарела.

Ушли от нас все старики,

Но были годы не легки -

Оглядывались то и дело.

Я вспоминала это все,

Как сон, приснившийся когда-то,

Когда волшебною лопатой

К себе гребла я то и сё.

И все ж, не будем поддаваться

Тому, что мучило вчера -

Сегодня кончилась игра.

Ну, что ж, счастливо оставаться,

А нам в отъезд.

Пора! Пора!

Послесловие.

Тетя Маня, дядя Саша и папа умерли в разное время и в разных странах. Няня Наталья, конечно тоже, раньше всех. А Дуняша, которой тетя Маня выхлопотала вагон, повезла в нем все наши вещи — мебель, картины, книги, зимние вещи, фарфор и т. п., которые была должна перебросить нам, туда, где мы жили. Переадресовав по дороге вагон в Рязань, она вместе с сыном Степаном, все продала и купила 2 каменных дома. Жила она у Богдановых с девчонок, была обожаема тетей Маней, выдана ею замуж, но после смерти мужа вернулась с сыном обратно. А всего прожила она в богдановском доме 25 лет. После этого ее имя в доме не упоминалось, а Богдановы превратились в бедняков с одним чемоданом.