Стихи - [3]

или кружить по небу — всё едино.

Пусть мы от воли Божьей не уйдём,

но сам я выбрал в жизни путь срединный,

ни жертвою не став, ни палачом.

ВСЕОБЩАЯ БОЛЬ

Замолкни, сердце, спрячь свои скрижали

со списком бед, и пусть они истлеют

на тёмном дне. Кто сам себя жалеет,

не должен посвящать в свои печали

других, чтоб их дома не стали

приютом плача. Жалобы, что зреют

в душе самовлюблённой, всюду сеют

лишь суетность. Не отделяли

своих скорбей от общих люди чести,

и ты ищи, хоть это будет трудно,

ту боль, в которой ты — со всеми вместе,

ту боль, что не унизится до мести, —

ведь мелочно всё, что сиюминутно,

она же — высшей святости предвестье.

ВСЁ ПРОХОДИТ

Красна земля, а небо ярко сине;

нагое солнце мечет стрелы зноя.

Сиеста. В тень укрылось всё живое,

и жухнет на глазах листва в долине.

В сени большого дуба на вершине,

недвижно-черной, возлежит в покое

недвижно-чёрный бык — вниз головою

в болотце отражён, что дремлет в тине.

Как изразец, едва-едва из печи

исторгнутый — впечатано виденье

в пространство дня, что долог и беспечен.

Но этот мир не прочен и не вечен,

и вестницей времён коловращенья

поёт цикада, приближая вечер.

Несколько сонетов из книги Мигеля де Унамуно "От Фуэртевентуры до Парижа"

В сборник "От Фуэртевентуры до Парижа" (1925) вошли стихи, написанные Мигелем де Унамуно в изгнании, в том числе на одном из маленьких Канарских островов — Фуэртевентура, куда поэт и бывший ректор университета Саламанки был сослан за публичные выступления против профашистской диктатуры генерала Примо да Риверы.

* * *

Нагое море, сердце мирозданья!

С тобой я как с супругой обнимаюсь,

в твой вечный взгляд всецело погружаюсь,

и в смерти не желал бы расставанья!

В миру я обречён лишь на скитанья,

но я частицею твоей являюсь,

и в глубине твоей найти пытаюсь

ту нить, что свяжет два существованья.

Как бредили тобой сухие дали

Кастилии, безводные от зноя,

и цепи Сьерры о тебе вздыхали!

И грезили тобой потомки Ноя,

не могучи прочесть твои Скрижали

сияющие древней новизною.

* * *

Как сердце матери, нагой и мускулистой,

о море, колыбель шумов неспешных,

лишь ты отрада в мыслях безутешных,

и наполняешь их лазурью чистой.

Ты — Божий щит, блистающий лучисто,

гнездо огромное штормов и бурь кромешных,

ты — и молчание, и стоны безутешных

изгнанников на берегу скалистом.

Твоих приливов нежность несказанна,

в них — пульс Вселенной и пучина горя,

что сердце распознает без обмана.

Ты царствуешь с начала мира, море,

и песнь твоя, забвеньем осиянна,

влечёт нас в недра собственных историй.

* * *

К чему все буквы, рифмы, словопренья,

когда напевы море навевает?

Словесный лепет ветер заглушает,

хоть ветер не заглушит песнопенья.

Цикадой, бессловесной с дня творенья,

оно без устали рокочет, воспевая

блаженство видеть свет. Душа нагая

в той песне обретает утешенье.

Ты — кровь, о море, кровь, что стала песней,

ты кровь без мышц и костного каркаса,

ты — исцеление от всех земных болезней,

ты — кровь Спасителя на неотмирной мессе,

века в тебе сжимаются до часа,

а этот час хоронит все их вместе.

* * *

Родное море, ты привычным стало

для глаз, для стоп, для тела и для слуха.

Я жду и жду — а ты рокочешь глухо,

утяжеляя груз души усталой.

Ты точно так же солнцем воссияло,

как я, изведавший душевную разруху,

но вдруг взошедший на Голгофу духа —

на пик любви, безжалостной как жало.

Любви отчизны, проклятой глупцами,

любви, что не сомнётся мягкой глиной,

но крепче скал, терзаемых волнами,

любви, что ищет смерти в ласке львиной,

любви, себя сжигающей, как пламя

безумной веры, на кострах палимой.

* * *

Слова, что сохранили речь Кеведо,

пропитанные смыслами как соком,

высоких дум служившие истоком

и образцом изысканной беседы

в устах насмешливого привереды

и чудака — вас с мудростью глубокой

от пут освободил и спас от рока

ваш вечный дух. Залог моей победы —

смиренно вам служить, живые звуки,

любовью отвечавшие надежде —

— не вы ль Сервантесу смягчили муки?

Не дайте злобе осквернить мне руки,

и оставайтесь тем, что были прежде,

чтоб утешать меня в изгнанье и разлуке.

* * *

Свобода — островок, куда стремлюсь я,

подобный корабелу-донкихоту.

Не сам ли рок явил о нас заботу,

направив в островное захолустье?

На острове цветёт, не зная грусти,

румяная беспечная свобода,

и только здесь избегнем мы исхода

в утробу тьмы и гибельных предчувствий.

Свобода, островок в морской пустыне,

куда лежит служения дорога;

ты — лишь врата, ведущие к вершине,

откуда льётся свет из дома Бога

в наш дом, хранящий подступы к святыне,

и не доступный искусам порока.