Стихи - [3]

Шрифт
Интервал

А в край, где белеют Иакова станы, —
И жемчуг приязни, и золото мира.

Последняя линия

Темнеет. Последняя пра-, перволиния,
Чиста, неподдельна, бежит в лихорадке,
И, то розовея, а то бледно-синяя,
Меня поучает, дрожа на сетчатке:
— Последняя — первая. В беге — покой мой.
И если б мой ритм не заполнил пусто́ты
В тебе, этой дрожи, исконной, искомой,
Найти бы не смог никогда, ни за что ты.
— Права ты, тебя восхвалять не устану,
Искрятся во мне от щедрот твоих крошки.
Но чуть только пылью мерцающей стану,
Куда унесут мою дрожь твои дрожки?

Гора Синай

Укажет перстом на Синай тишина мне,
Но я не взойду на него, хоть ты тресни.
Домой убегу, где нет камня на камне!
Еще заклюют меня до смерти песни…
А может, отброшу сомнения прочь я
И в Облако вниду, и тайны узрею…
Да чтоб тишина вместо памяти в клочья
Меня разорвала!.. О нет, не посмею.
— Синай, господин тишины многомилья,
Шаги мои шаткие — к Облаку света.
— Ты кто? — расправляет орел свои крылья.
— Кто я?.. (Эта песня еще не допета.)

1949

СКРИПИЧНАЯ РОЗА

Пер. Валерия Дымшица

От капель дождя, что сулит воскрешенье,
Растет потихоньку, приходит в движенье
(Как память о детстве моем неуемном)
Скрипичная роза в гробу черноземном.
Скрипичная роза, не нужен скрипач ей,
Нет больше хуливших, хваливших — тем паче.
Она заиграла — скажите на милость! —
В честь старой струны, что опять
        возродилась.
В честь старой струны, что опять задрожала,
В честь старой пчелы, чье так сладостно
        жало,
Хоть мед ее горек; в честь пенья и воли,
В честь старой, опять возродившейся боли.

1974

СТИХИ ИЗ ДНЕВНИКА (1977)

Пер. Валерия Шубинского и Игоря Булатовского

* * *
В тебе, пещера Илии, надежно я укрылся
От самого себя, от сна, что надо мною вился.
Оставил здесь свои долги (не в силах
        их платить я)
И плоть мою, засученную огненною нитью.
В тебе, пещера Илии, лежат в покое ныне
Пустые годы, где меня не будет и помине.
За временами времена, и — вечность
        их итожит,
В пещере Илии и я найду ее, быть может.
Здесь черным с головы до ног я окружен
        гранитом,
Я чую в жилах стук часов, я слышу,
        как звенит он.
Я все моложе: семь, и шесть, и пять минуло
        лет мне…
Ни отзвука, ни звука нет — ведь этот миг
        последний.
Ни отзвука, ни звука нет, ни отсвета,
        ни света,
И красных парусников-дюн в пустыне
        больше нету,
За временами нет времен, дыханья нет,
        но странно —
Неужто помнить и страдать способен
        бездыханный?
И к бездыханному ко мне в последнее жилище
Слезинка мамина одна тропу себе отыщет,
Чтоб о сыновней попросить Илью-пророка
        доле:
Пусть младшенький живет, живет, и сядет
        на престоле.
И словно облако встает из мрака
        ей навстречу
И облик, зыблясь и дрожа, приемлет
        человечий,
И выдохнет вечерний дождь и запах неба
        в рот мой —
И от дыхания земля через костяк течет мой.
Гранит расколот, да и я расколот, над
        могилой
Стою и мертвый, и живой — я как орел
        двукрылый.
Но крылья единит полет: и ввысь, и вниз, как
        туча,
Орлова тень, и над землей лежит она,
        гремуча.
И я, в пещере Илии на свет рожденный снова,
Я у пещеры Илии встречаю солнце снова.
Оно в пещере рождено, как я. В его уборе —
Слезинка, что не сохнет век: ни в радости,
        ни в горе.

Перевод Валерия Шубинского

* * *
О Пастернаке, кстати, вот: на челке
        кучерявой
Московский первый снег. На шее красный
        шарфик.
Вошел как Пушкин… Что-то он, похоже,
        понимает.
А снег не тает.
Его рука в моей руке. Он пальцы, будто ключик,
Мне отдает. В его глазах, передо мной, и сила,
И страх: "Читайте дальше. Мне слов,
        мне отзвуков хватает".
А снег не тает.
И я читаю угольки, спасенные из ада:
"А реге из гефалн ви а штерн"[5]. Ему тут
        непонятно
А реге[6]. Он остановить его не успевает.
А снег не тает.
В его зрачках блестящих, черно-мраморных
        и влажных
"Мгновенье падает звездой" и русского поэта
Звездою желтой на мгновенье награждает.
А снег не тает.
* * *
Кто пребудет? Что пребудет? Ветра маета.
Нет слепца в помине, но пребудет слепота.
Моря знак пребудет: нитка пены на волне.
Зацепившись, облако пребудет на сосне.
Кто пребудет? Что пребудет? А пребудет Слог
Изначальный, чтоб Творенья вырастить
        росток,
Роза-скрипка в честь себя самой пребудет
        впредь,
Из травы лишь семь травинок могут ей
        подпеть.
А средь звезд, отсюда аж до северных широт,
Та звезда пребудет, что в слезинку упадет.
Доброе вино в кувшине — это уж поверь.
Кто пребудет? Б-г пребудет. Хватит ли
        теперь?

Перевод Игоря Булатовского


Еще от автора Авром Суцкевер
Избранные поэмы и стихотворения

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Зеленый аквариум

Легенды и метафорические поэмы в прозе, написанные известным еврейским поэтом под влиянием трагических переживаний, связанных с Катастрофой европейского еврейства.Автор был членом боевой организации Виленского гетто.


Там, где ночуют звезды

Проза Аврома Суцкевера (1913–2010) — лишь небольшая часть его творческого наследия, но ее важность трудно переоценить. Без неё, как и без его стихов, невозможно представить себе не только еврейскую, но и, без преувеличения, мировую литературу XX века. Книга «Там, где ночуют звёзды» — сборник рассказов, написанных в разное время и объединенных одной темой — бессмысленностью, бесчеловечностью и жестокостью войны. Символичная, насыщенная метафорами и сравнениями проза Суцкевера сродни поэзии — так глубоки ее образы.