Стихи - [7]

1991

* * *

Какой кошмар: жить с самого начала зря, быть более ничем как тлей, хотя и гуманистом с виду этаким, судя по очкам; весь век вертясь вокруг своей оси, не знать ни азимута, ни аза, и, даже угадав орбиту, двигаться все же поперек;

по сторонам, взор бросив, опускать лицо, в детали не вдаваясь, чтобы не окаменеть... О, смрадный сад! О, город саблезубый! О, тошнотное приморье... гадкий, гадкий горизонт!

А вот пески. Здесь может укусить варан, здесь может налететь самум, отсюда убежать вприпрыжку хочется, если ты один. А если нет? А если во главе полка? Двух? Трех? Вообрази на миг: три тысячи солдат, и каждый думает только о себе.

Экклезиаст в уме бы повредился, мощь Геракла бы иссякла, ты же - дрогнуть не посмей. О, фанатизм! О, жалкий повседневный подвиг! О, изнеможенье... выстрел, выстрел, недолет...

Но нет гнусней, чем если вопреки всему вдруг форменный святой Грааль, не зная чьим глазам явиться, явится именно твоим! Лови момент! Вот кисть, живописуй, твори. К тому же ты как раз - Матисс, а то и Пикассо, к примеру, розовый или голубой.

Глядишь, и впрямь - смог, создал, восхитил, снискал, раскланялся. И что же после? Публика ушла. Грааль исчез. И снова пустота, потемки, снова никому не важен, хоть и Пикассо...

А дальше - стоп. А дальше, извини, стена. Брандмауэр с одним окном, в котором шевелится некий каменщик, он же штукатур. Кладя внахлест ряд к ряду на цементный клей, он ладит кирпичи в проем, Заделывая сей последний, весело, словно говоря:

"А ну, не ныть! Не так уж он и плох, твой остров. Жители его не праздны, в том числе и ты. Цветник тенист, изящен городской декор, приморье лучезарно... цигель, цигель... абгемахт..."

1993

КИБИТКА

Все скрылось, отошло, и больше не начнется. Роман и есть роман, в нем все как надлежит. Кибитка вдаль бежит, пыль вьется, сердце бьется, Дыхание твое дрожит, дрожит, дрожит.

И проку нет врагам обшаривать дорогу, Им нас не отыскать средь тьмы и тишины. Ведь мы теперь видны, должно быть, только Богу. А, может, и ему - видны, да не нужны.

А где-то позади за далью и за пылью Остался край чудес. Там человек решил, Что он рожден затем, чтоб сказку сделать былью. Так человек решил. Да, видно, поспешил.

И сказку выбрал он с печальною развязкой И призрачное зло в реальность обратил. Теперь бы эту быль обратно сделать сказкой, Да слишком много дел, и слишком мало сил.

А мы все мчимся вдаль, печаль превозмогая, Как будто ничего еще не решено, Как будто жизнь прожив и все-таки не зная, Что истина, что нет, что свято, что грешно.

И бесконечен путь, и далека расплата. Уходит прочь недуг, приходит забытье. И для меня теперь так истинно, так свято Чуть слышное в ночи дыхание твое.

1983

КОВЧЕГ НЕУТОМИМЫЙ

Надежды прочь, сомнения долой, Забыты и досада и бравада. Граница между небом и водой Уже не различима, и не надо.

По-прежнему свободный свой разбег Сверяя с параллелью голубою, Плывет неутомимый наш ковчег, Волнуемый лишь смертью и любовью.

Проблемы вечной "бысть или не бысть" Решенья мы не знаем и не скажем, Зато ни жажда славы, ни корысть Уже не овладеют экипажем.

И если мы несемся через льды, Не чувствуя ни холода, ни боли, То это все ни для какой нужды, А только ради смерти и любови.

Воистину ничем не дорожа За этим легкомысленным занятьем, Мы верим, что не будет платежа, Но если он и будет, мы заплатим.

Чего бояться нам - тюрьмы, тоски, Ущерба очагу, вреда здоровью? Но это все такие пустяки В сравнении со смертью и любовью.

1988

* * *

Когда бы ты была великой королевой, Служил бы я тогда поэтом при дворе. Я б оды сочинял направо и налево, Я б гимны сочинял и ел на серебре. Творил бы я легко, отважно и с любовью, И песенки мои запел бы весь народ: И самый высший свет, и среднее сословье, И разный прочий люд, и даже всякий сброд.

Не знаю, сколько дней блаженство бы продлилось, Но знаю, что финал печален и смешон Увы, настал бы час, когда монаршья милость Сменилась бы на гнев, и я бы был казнен. И есть тому резон, и есть на то причина: Раз я - придворный бард, обязанность моя Воспеть тебя, тебя, прекрасная regina! А этого как раз не стал бы делать я.

Творя и день и ночь, я мог бы пункт за пунктом Восславить всех и вся. Но только о тебе Ни слова б я не спел - а это пахнет бунтом! И вздернули б меня на первом же столбе. И все лишь оттого, что вряд ли во Вселенной Для оды в честь твою есть должный звук и тон. И будь я хоть Гомер - ты лучше, чем Елена, И будь я хоть Шекспир - ты краше Дездемон!

Пусть не царица ты, а я не твой придворный, И пусть меня никто покуда не казнит А все ж, едва лишь я твой образ непокорный Возьмусь живописать - перо мое дрожит. Все более любить, все более немея, Придется мне всю жизнь, покорствуя судьбе Но если я неправ, пускай меня немедля, Сегодня же казнят, на первом же столбе!

1984

КОЛЫБЕЛЬНАЯ

Спит Гавана, спят Афины, Спят осенние цветы. В Черном море спят дельфины, В Белом море спят киты. И подбитая собака Улеглась под сонный куст, И собаке снятся знаки Зодиака, Сладковатые на вкус...

Та-ра-рам-па, гаснет рампа, Гаснет лампа у ворот. День уходит, ночь приходит, Все проходит, все пройдет.