Стихи [Сборник] - [2]

Я молю ради полдня,

Мой полночный восход!

* * *

Мяч в аут улетел,

Устали спать ресницы.

Жгут двух бессонных тел,

И невредим и цел,

В тщете — когда-то свиться…

Записан на скрижаль

Волчонка трепет в мае.

Сиреневая даль

В нём сердца дрожь питает.

Жгут разлучённых тел —

Неотразимо бел!

И тяжело-темны

Двух далей злые сны.

Мы пишем на скрижаль

Избитую печаль…

Не казнь таят ресницы

Волчицы-чаровницы?

Надземные струны

Наталье Алтынбаевой

На каблучке высоком туфелька,

Дрожливой ножки нагота.

Коснулась вызревшая пуфика —

Белее лилии — мечта.

И оттеняет пуфик бархатный

Мечты лелеемой атлас.

Я — твой всецело и безропотно,

Таинственно звучащий саз[2]!

На саза звон восточной грацией

Неупиваемо влеком —

Я пью в возвышенной прострации

Твоей поэзии «Клико»…

Белорояльно утончённое

В тебе, как с пряным сыром мёд:

Твоя изменчивость кручёная

И брови смелые вразлёт.

Мне баловство блеснёт лодыжками,

И сладко дастся нам двоим

Несхожесть горькая с излишками,

Греха неистовый интим.

И, созидая культ космический,

Даря свободу злому рту,

Я изрумяню еретически

Мечты крутую круглоту.

* * *

Любимой Kim Seligsohn

Нет страшней, чем надежды ручонка —

Нанося на лицо моё грим,

Детоокого гладит волчонка,

Что издёрганно-тайно любим.

На щеках пламенеют румяна,

Жизни часиков ёжится круг.

Волчья ягода сделала пьяным

И к стреле пламенеющий лук.

Мчи, стрела, к заколдованной дверце,

За которой игрушки и луг, —

Чтоб волчонок играл моим сердцем

И Земля опьянела бы вдруг,

Став, как ты, озорной, детоокой

И, любя нашей боли цветок,

Без усмешки бесстыже-жестокой

Осторожно ушла из-под ног…

Ода светлых скорбей

На московской улице Стромынке

Я родился жолтым сентябрём,

И плясали гости под «Калинку»,

И играл шарманщик под окном.

Лай собачий счастье мне пророчил,

Пьяный дворник жарил трепака,

Только вдруг среди разгульной ночи

Сорвалася люстра с потолка…

Сорвалась, хрустальная, разбилась,

В моё детство коршун залетел,

Жизнь моя, как рана, загноилась —

Будь ты проклят, чёрный передел!

Не Москвы родные переулки —

А безбрежья тёмно-серый мат.

Кукуруза вместо сдобной булки

И судьбы экстазной камнепад.

Моё тело жалили недуги —

Без движенья я лежал, хохмач…

Господи, я звал Тебя ворюгой

Моей юности, запоев и удач!..

Проститутка-счастье, выкобенясь,

Видела — мне нечем заплатить:

Не умел тогда ещё за ересь

Я рублей колоду заломить.

С костылём ступил на сцену жизни:

Шаток был театр первых драм —

Словно падший небоскрёб стриптизный,

Он холерным посвящён ветрам.

…Глад микробный! С изглоданной площади —

Всюду тление, люди и глушь!

Провонявшие потом, как лошади,

Тащат хлюпики трупики душ.

Позаброшенный глупый ребёнок,

Как и все, я за сказкой пошёл…

Неподобный, искал самородок

И, единственный, может, нашёл.

Мне змеиная мудрость досталась,

Милолюбых обрёл я врагов.

Жизнь моя из кусочков собралась

В изумрудную сталь топоров.

Се, грядёт он во имя Господне —

Свет небесный к темнице земной…

По космическим огненным сходням

Скоро спустится Боженька мой!

Губ коснётся пурпур Иеговы,

В жабу грянет луны вещество,

Луч сольётся с шумерской коровой:

Ну так что же — житьё таково!

Ну так что же — нельзя нам без драки

И вина златопенной игры —

Не вкусны в «Метрополе» раки

Без пивца, как первач без икры.

Потому призывал я в Сорбонне,

Чуя Хроноса вызнанный глас:

Вдохновляясь набатным звоном —

Бейте ближних дубьём между глаз!

Может, это, а может, иное

Мой двойник — сквозь волынки надрыв —

Перед скальным вещал аналоем,

Пиктов к Чаше Грааля склонив.

Может, был он, а может, и не был —

Как тот мальчик в пробоине льда…

Только тени Бориса и Глеба

Мне зачем же являлись тогда?..

Есть привязчивость скорбная «надо»

И высокопылание «долг» —

Уж не в них ли обрящет отраду

Души истомлённой волк?..

Небо брагою красною скисло,

И сукровицей вытек восход,

Песьим черепом солнце повисло,

Кровяной источая мёд.

Его лижут шакальи капеллы

В алых венчиках, с ядом в клыках:

Я за светлой приплыл королевой

В ту страну на багровых китах.

Белокурая спящая мама

К моей тройке не выслала слуг —

Из вокзального пьяного гама

Я повлёкся тропою ворюг.

Черноликий Малюта Скуратов

Кобелиный свой лижет хвост —

Изрубить изготовясь булатом

Мою русскую белую кость.

Только ангел дыханьем белесым

Укрывает мой рысий ход —

Как колодник из лунного леса,

Я неузнан стою у ворот.

Снегопад — кисеёю печали!

Фонарей полуночный рассвет!..

Лица встречных зелёными стали —

Жаль: шарманщиков больше нет.

Только есть на окне занавески,

Спирт в корчаге на жарком столе,

Щи клокочут жирком деревенским,

И лебёдушка — на вертеле…

Эта тризна шальная — от Бога!

Мне удачу пророчит гульба.

Видно, снова поманит в дорогу

Девой нервной моя борьба.

Растревожен той шишкой под носом,

Меня встретит алжирский бей —

И вопрос обернётся вопросом:

Одой каверз и светлых скорбей.

Москва, 1970 — Казань, 1976

Пагода наива

Я кротко разбужен надсолнечной гаммой,

Чтоб раниться вашим касаньем атласным.

Вы — терпкая прелесть безоблачной драмы,

С повадкой игривой, с капризом неясным.

Из странного чувства я пагоду выстроил,

Где мёдом пребудет смола недоверия.

Вы для меня упоительней выстрела,

Что кровью обрызжет обивки материю.

Изменчивый взгляд непутёвого принца!

Лилейный наив озорных провокаций!

Я — подданный ножки строптивой мизинца —

В молитвенной неге сердечных оваций!