Стихи - [18]

на золото считая барыши

за пролитую каплю нашей крови,

за муки каждой травленой души.

Он в праздники садился с нами вместе,

знал беды наши, вкусы, имена.

И если не хмелели мы от лести,

вином своим поил нас допьяна.

И в городе,

омытом нашим потом,

от наших спящих жен невдалеке,

он песни пел нам по заморским нотам

на задушевном нашем языке:

о городах, которых мы не знали,

о славе неизвестных нам знамен,

о золоте, дороже нашей стали,

о женщинах, прекрасней наших жен.

...Разведчик смерти.

Рано или поздно.

Вернее, поздно. И не к чести нам.

Он будет понят, пойман и опознан

и, как убийца, скручен по рукам.

На черный день,

последний день расправы,

когда минуты жизни на счету,

последней каплей собственной отравы

для нас хранит он сердцем клевету.

И, словно бы раскаиваясь с виду,

до жгучих слез жалея без стыда,

что мы живем и, не стерпев обиду,

по праву жертвы требуем суда,—

крестом трехпалым осенясь под стражей,

перед судом открыв поганый рот,

он судьям пятерней на нас укажет

и первыми друзьями назовет...

Покуда жив, смертельно ненавистен

до сей поры живучему врагу,

терпеть я не могу ходячих истин,

но позабыть до смерти не смогу:

как больно нам, почти что не под силу,

в последний раз врага не поборов,

войти с ним рядом, молча, как в могилу,

в казенный дом бандитов и воров;

как страшно нам —

под мертвым камнем камер

однажды пережить такую ночь,

когда любимый город огоньками

из-за окна не сможет нам помочь;

как горько нам —

под стражею в этапах

по родине пройти в июльский день,

почувствовать лугов медовый запах,

увидеть крыши отчих деревень...

3

Полярный ветер. Сопки голубые.

Тиха в снегах тайга.

Текли года.

Друзья меня, возможно, позабыли,

но я не забывал их никогда.

Я вижу их в работе и в сраженьях,

идущих с честью по земле родной,

их красота душевным отраженьем

не гаснет ни на час передо мной.

И мне ли не грустить о них до боли —

в пустыне, где глаза слепят снега,

где трудно жить собратом поневоле

для всех сынков и пасынков врага.

В одном бараке видеть их с собою,

помочь по-братски, забывая все,

своим кайлом в нетронутом забое

на ужин заработать им хлеб-соль.

Последней папиросою делиться,

своим теплом спасать от зимних стуж

и, видя их улыбчивые лица,

знать все узлы змеиных длинных душ.

Как мертвецы — без чести, без опаски,

считая адской пыткой черный труд,

со всех своих страстей теряя маски,

здесь юности ничьей не берегут.

Здесь каждый вечер, расслабляя плечи,

гася сиянье глаз и свежесть лиц,

как ржа, травило душу человечью

звериное безверие убийц.

Ни памятью, ни жаждой, ни мечтою

не зная ни к чему людской любви,

они плевали на мое святое,

на все, чем жизнь текла в моей крови.

Они грозили:

— Сдохнешь с нами рядом.

Забудь свободу. Будь как битый зверь.

Ни родине, ни матери, ни братьям

ты, нашей метой меченный, не верь! —

Как против хвори,

жутче, чем холера,

всю кровь мою бросала к сердцу вдруг

рабочая неистовая вера

во все,

что сам я строил парой рук.

А руки знали —

есть на свете первый

мой город — без крестов и без икон,

есть дом родимый,

есть мой символ веры —

родным народом писанный закон.

Его кляли убийцы и бандиты,

срамили воры в страхе и тоске.

Но я дышал той верой, даже битый,

живя средь них, как ершик на песке.

Вот здесь пришлось мне

с юностью проститься

и в первый раз со зрелостью бойца

не раз и два, а двадцать раз и тридцать

вновь пережить, продумав до конца

труды и муки,

радости и встречи,

всей жизни каждый шаг и каждый миг,

и в памяти — горящие, как свечи,

страницы мудрых и любимых книг.

Здесь довелось мне,

гневным и усталым,

душевной правдой разум окрыля,

хоть раз весь мир

в своем увидеть

в малом,

как видел Ленин, спящий у Кремля;

въявь слышать

шаг врага, и вдох и выдох,

узнать его ходы, засады, стан,

и таинства боев прямых и скрытых,

и души близких и далеких стран;

всему найти жестокую примету —

добру и яду, злобе и любви,

любому взгляду, теплому по цвету,

но холодок таящему в глуби.

И мне не жаль ни крови, ни покоя

за строгий возраст первой седины,

за счастье знать оружие такое,

которому и в сказках нет цены.

С ним — яд не травит,

горе не калечит,

огонь бессилен, стужа нипочем,

не страшно с ним идти врагам навстречу,

друзей надежных чувствуя плечом.

С ним год от году каждый взор яснее,

спокойней сердце, жилистей рука,

с ним — человек

в сто раз сильнее змея,

в сто раз бесстрашней лютого врага.

4

Не может быть,

чтоб силою отгула

родных гудков, их вечного «Пора!»

по-матерински нас не притянула

к груди своей Магнитная гора.

И, как солдаты, после битв живые,

испытанные болью огневой,

пройдя все испытанья силовые,

мы возвратились в вечный город свой.

Великий город, непокорный бурям,

своим трудом построенный навек,

свой — без церквей,

без кабаков,

без тюрем,

без нищих,

без бандитов,

без калек.

Железный город. Богатырь на страже.

Работой дни и ночи занятой,

поднявшийся над всею злобой вражьей

стальной

творимой

вечно высотой.

Здесь, как огонь, сердца людские чисты

и крепостью похожи на руду.

Здесь мы всю жизнь живем как коммунисты,

по радости, по чести, по труду...

На холоде ладони разогреем

в руках друзей-товарищей своих,

по всем цехам, забоям, батареям,

на всех углах площадок заводских.