Стихи разных лет - [9]

Чем человек сильней и чище,

тем больше в мире красоты.

И в сорок пятом, в сорок пятом

она светила нам в пути

и помогла моим солдатам

ее из пламени спасти.

Для всех людей, для всех столетий

они свершили подвиг свой,

и этот подвиг стал на свете

примером красоты земной.

И эта красота бездонна,

и безгранично ей расти.

Прощай, Сикстинская Мадонна!

Счастливого тебе пути!

1955

_{Маргарита Алигер. Стихотворения и поэмы в 2-х т.}

_{Москва: Художественная литература, 1970.}

ОПЯТЬ ХОЖУ ПО УЛИЦАМ И СЛЫШУ…

Опять хожу по улицам и слышу,

как сердце тяжелеет от раздумья

и как невольно произносят губы

еще родное, ласковое имя.

Опять не то! Пока еще мы рядом,

превозмогая горький непокой,

твержу упрямо: он такой, как надо,

такой, как ты придумала, такой.

Как должен свет упасть на подоконник?

Что — измениться за окном? Какое

сказать ты должен слово, чтобы сердце

вдруг поняло, что не того хотело.

Еще ты спишь. Но резче и иначе

у окон копошится полумгла.

И девушка уйдет, уже не плача

не понимая, как она могла.

И снова дни бегут прозрачной рощей,

без ручейков, мостков и переходов,

и, умываясь налетевшим снегом,

слепая ночь, ты снова станешь утром

Я все спешу.

Меня на перекрестке

ударом останавливает сердце

Оно как будто бы куда-то рвется.

Оно как будто бы о чем-то шепчет.

Его как будто бы переполняет

горячая, стремительная сила.

Я говорю: — Товарищи, работа… —

Я говорю: — Шаги, решенья, планы… —

Я говорю: — Движенья и улыбки… —

Я спрашиваю: — Разве это мало?

А сердце отвечает: — Очень много.

Еще бы одного мне человека,

чтоб губы человечьи говорили,

чтоб голос человеческий звучал.

Чтоб ты мне позволяла, не робея,

к такому человеку приближаться

и слушать за стеною гимнастерки

его большое ласковое сердце.

Ты очень многих очень верно любишь,

но ты недосчиталась одного.

Я опущу глаза и не отвечу:

на миг печаль согреет мне ресницы.

Но ветер их остудит. Очень прямо

пойду вперед, расталкивая снег.

Начальник на далекой новостройке,

чекист, живущий в городе Ростове,

поэт, который ходит по дорогам,

смеется и выдумывает правду.

Неправда, я люблю из вас кого-то,

люблю до горя, до мечты, до счастья,

так прямо, горячо и непреклонно,

что мы найдем друг друга на земле.

1935–1955

_{Маргарита Алигер. Стихотворения и поэмы в 2-х т.}

_{Москва: Художественная литература, 1970.}

ОСЕНЬ ТОЛЬКО ВЗЯЛАСЬ ЗА РАБОТУ…

Осень только веялась за работу,

только вынула кисть и резец,

положила кой-где позолоту,

кое-где уронила багрец,

и замешкалась, будто решая,

приниматься ей этак иль так?

То отчается, краски мешая,

и в смущенье отступит на шаг…

То зайдется от злости и в клочья

все порвет беспощадной рукой…

И внезапно, мучительной ночью,

обретет величавый покой.

И тогда уж, собрав воедино

все усилья, раздумья, пути,

нарисует такую картину,

что не сможем мы глаз отвести.

И притихнем, смущаясь невольно:

что тут сделать и что тут оказать?

…А она нее собой недовольна:

мол, не то получилось опять.

И сама уничтожит все это,

ветром сдует, дождями зальет,

чтоб отмаяться зиму и лето

и сначала начать через год.

1954

_{Маргарита Алигер. Стихотворения и поэмы в 2-х т.}

_{Москва: Художественная литература, 1970.}

ПЕРВОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ

В южном городе был день морозный.

Море поседело в этот день.

Нам прочла учительница грозный,

краткий бюллетень.

Умер Ленин.

Слушали мы стоя,

октябрята, первый класс.

С новым смыслом, с новой теплотою

отовсюду он смотрел на нас.

Он был нарисован на тетради,

он глядел из наших первых книг,

и в его знакомом, остром взгляде

жизнь не угасала ни на миг.

Со стены,

с портрета в хвойной раме,

замкнутого траурной каймой,

он следил внимательно за нами,

провожал по улицам домой

школьников, мальчишек и девчонок,

октябрят своих, внучат своих,

мимо жалких мелочных лавчонок,

мимо магазинов дорогих.

На витринах — фрукты и конфеты,

шубки и шелка.

А ребята кое-как одеты,

кое-как накормлены пока.

Город южный, город многолюдный,

жил и расточительно и скудно.

Кто — кого?! — суровые года…

…Как ему, должно быть, было трудно

оставлять нас именно тогда!

Всей своей душою человечной

он тревожился о нас.

Может, потому-то каждый встречный

в этот смутный час

на гурьбу озябших ребятишек

пристальней глядел,

шагая тише,

думая о них.

Это были люди трудовые —

рыбаки,

ребята портовые,

железнодорожники седые

из Январских мастерских.

Мы им стали ближе и дороже,

а они для нас —

все как есть

на Ленина похожи

были в этот час.

Кто — лица характерною лепкой,

кто — улыбкой,

кто — примятой кепкой,

кто — прищуром глаз.

Ленинской заботою горячей,

доброй думой о судьбе ребячьей

нас они старались окружить.

Не умея, видимо, иначе

горе пережить,

не умея первое волненье

скрыть или сдержать,

первое свое стихотворенье

вечером писала я в тетрадь.

Я писала первыми словами,

первый в жизни раз:

«Он не умер. Он живет. Он с нами».

Я наутро с первыми стихами

прибежала в класс.

И, робея, с гордостью невольной,

до того как прозвенел звонок,

отдала учительнице школьной

вкривь и вкось исписанный листок.

Поглядела ласково и строго

на меня она из-под очков.

Перед ней уже лежало много

вкривь и вкось исписанных листков,

на которых первыми словами,

так же, как и я:

«Он не умер. Он живет. Он с нами»,—

написали все мои друзья.

За окном мела и выла вьюга.

Мы сидели, слушая друг друга,

сдержанны, тихи.

Друг за другом мы читали стоя.