Стихи. Песни. Сценарии. Роман. Рассказы. Наброски. Дневники - [110]

Глава 6

…а то мы люди темные, что нам говорят, тому и верим.

Алевтина Ивановна, соседка

…Бог, унизив женщину, признал ее неполноценной.

…ее отход от веры совершался поэтапно.

…Радостно было смотреть на эту женщину.

Т. Н. Володаева, атеист, боровшаяся с Алевтиной Ивановной — радостно смотревшая на нее, когда та, узнав, что при раскопках, запусках спутников, космонавтов, а также при прямом сопоставлении библии с научными достижениями, оказалось, что бога нет, обняла ее и расплакалась.

Мы вышли — вчетвером — вспомни, читатель, кто: золотоискатель — отец красавицы, красавица, гравюра и я. Я, как тебе уже известно, должен был в двенадцать часов с минутами быть в крематории — ибо там все поочередно и опаздывать нельзя, ну, скажем, — прибеги, если успеешь. А пока что — рано еще было, совсем рано. Прекрасный летний рассвет, прекрасный. Они чего-то болтали, а отец вел дочь под руку, не зная, наверно, что ей говорить, но я бы — на его месте — тоже не знал. Хотя, знал бы. Точно — знал. Но, шагая за ними по этому прекрасному летнему рассвету, я — не из вежливости, не из интереса, а просто глядя на человека, пытался как-то помочь ей, хотя безуспешность помощи была очевидна. Гравюра шла молча, рядом со мной. Она даже не подозревала, как была сейчас хороша — в этом освещении, бледно-розовом, сама — бледно-розовая, в белейших кружевах, трезвая, грустная, сосредоточенная — в чем? — Вот тут уж я голову склоняю — не могу, права не имею вмешиваться — почему голова ее склонена, Почему — ох! — столько почему, что уж лучше потрепемся — что я — через силу — себя преодолевая — начал, а она, милая, все поняла — и — мы сыграли хорошо. Я ее спросил: как вам удается выглядеть так хорошо так рано? — ничего умнее в голову не пришло — она, милая, сказала — вот птички поют — пели, действительно, какие-то птички, и тут — я спросил, поддерживая беседу в том направлении, которое она сама предложила, — вернее — было мне не до направлений разговора — лишь бы до дома довести, лишь бы сдать — прямо в дверь, иного выхода не было, но — но я ей еще сказал — про птиц — раз уж такой разговор, про птиц — а какие вам нравятся птицы? — Никакие, так она сказала, — и вообще — хватит, хватит, — вы понимаете? — абсолютно, сказал я, — тогда уж заткнемся — так сказала она. Далее шли молча, а погода начиналась великолепная, лето, которое я лично прошляпил, а они, наверно, смоются куда-нибудь, куда-нибудь в теплые края, к солнышку, к морю с ними бы я ни за что не поехал — хоть бы на коленях просили — не попросят, конечно, — с ними — ни за что. А с кем, подумал я, шагая за красавицей и ее отцом, плащ которого в лучах рассвета сверкал все более и более — с кем? — Вот что, сказала моя спутница (спутница золотоискателя), у нее телефон есть? Не помню, забыл. Да я вообще у нее редко бываю. А что? Тут рядышком четыре телефонные будки. — Так я ей сказал. Эта сука, сказала она — не о красавице, об отце — прямо рукой показав — в спину, правда и негромко — так вот, эта сука ровно в девять должен быть в полном порядке. Какой у вас размер рубашки? Ворота? Сорок второй. Белая дома есть? Есть — я уже все понял. Ладно, сказал я, вы за ними идите, а я вернусь — с рубашкой. А хоть чай у нее есть? — спросила она — а зажевать? — Не знаю, сказал я, но я сам принесу — можно еще подсолнечного масла выпить, чтобы не несло — я ей посоветовал. Вот что, сказала она, гравюра Теофиля Готье, — если есть у кого-нибудь — из соседей — у вас нет, конечно, — спросите, пожалуйста. И я побежал.

Глава восьмая, не имеющая к делу никакого отношения, но, как автору кажется, очень важная глава

Предпошлем эпиграф.

…Сегодня закрылась весенняя международная лейпцигская ярмарка. К середине дня 14 марта советские внешнеторговые организации заключили контракты более чем с 20 странами мира на сумму, превышающую 200 миллионов рублей.

«Правда», 15 марта 66 года

…Вьетнам.

…Китайские представители…

…Запущен 146 спутник…

Из газет.

…Каждый день — темный, в субботу, сволочь, напился, в воскресенье — пьяный, а в понедельник — сама видела — на платформе красное пил, а денег дома нет, сам же знает…

Из разговора, вовсе не подслушанного, — просто рядом говорили.

Она спала в электричке — сидя, конечно, сидела напротив меня и спала — примерно ровесница. Ее лицо — устало — с утра-то — с утра. Ее глаза — закрытые все время и лишь где-то на остановках, когда электричка замедляла свой стремительный бег к Москве, вот лишь тогда приоткрывались эти голубые-голубые, а под ними — уже складки, морщиночки — ох! — приоткрывались и смотрели испуганно — не проехать бы! — а после уже успокоения закрывались — до Следующей остановки, чтоб снова после приоткрыться — на мгновенье, посмотреть — оторопело — устало, осмысленно, конечно, осмысленно, но в самом простом смысле — не проспать бы, не проехать. Никогда я не забуду и не прощу никогда это русское лицо, молодое еще, молодое и также уже вовсе не молодое — за что? — засыпая и просыпаясь, летела она (время — в волшебство) мимо чудесных подмосковных мест, руки ее, рабочие, руки работающего человека — ну, скажем, наверно — и наверняка, — каким-нибудь физическим трудом — руки ее лежали на сумочке, крепко ее держали, сумочку, — а то ведь! — ох — тут она приоткрыла на лету свои бледно-голубые глаза — и — вышла.