Стихи - [26]

В прозрачный сумрак, сотканный из лжи…

Где нас обступят всех безумцев тени

И спросят: как ты жил, скажи?

Я жил, как вы, и так же был невнятен

Моей любви и пошлой жизни бред.

И тем, кого любил, был непонятен

Задумчивый и сумрачный поэт.

И вот, я с вами, тени всех великих,

Не в силах был снести судьбы никак…

И дружные в ответ услышу крики:

— Еще один… еще один… дурак.

«Молчит мой телефон, молчит звонок у двери…»

Молчит мой телефон, молчит звонок у двери,

Я никого не жду… меня никто не ждет.

А на календаре, в который я не верю,

Как будто Рождество, как будто Новый Год.

Мне чудится метель, мороз и снег упругий,

И город на Двине, и город на Неве,

Но это Рождество без снега и без вьюги,

А только лишь туман, как в пьяной голове.

Храпя, летит рысак в коричневой попоне,

Швыряя комья снега на бегу,

И женское лицо в пленительном поклоне…

Но это все мираж. Лишь елка на балконе,

Которую теперь я больше не зажгу.

Перед закатом

Как странно, что уйду я навсегда,

И ты вослед, как облако, растаешь,

И что тебе писали — никогда

Ты не услышишь и не прочитаешь…

Что ты была, любимая, проста,

И мне казалась образом России —

И не сбылась, как лучшая мечта —

Прочтут и не почувствуют другие!

Операция

В забытом пятьдесят шестом году,

В жару,

в бреду,

В больнице, что дворцом была когда-то,

Не думал я: живу иль не живу;

Вокруг шуршали белые халаты,

Я принимал за неба синеву

Голубоватый потолок палаты.

А за окном

в саду

Осенний ветер гнул деревьев ветки,

И сыпались каштаны на траву,

Где нимфенбургские смеялись статуэтки

Танцовщица, и Шут, и Птицелов —

Создания причуды королевской…

В обрывках мыслей и в осколках снов

Мне чудился полузабытый Невский,

Что по нему по-прежнему иду,

Опять влюблен,

опять чего-то жду…

…………………………………………..

Вот так бы и вернуться в Петербург

Веселым, беззаботным сумасбродом,

Уснуть, вздохнув столицей пред уходом.

Но… заставлял меня дышать хирург

Увы, не петербургским кислородом.

Сердце

Сердце, вечно ты в тревоге

Неизвестно от чего,

Все теряешь по дороге,

Не находишь ничего.

Любишь ты, во что-то веришь,

Что-то взвешиваешь, меришь,

И не знаешь одного,

Что бессмертно, непреложно,

То, во что поверить можно, —

В человеческую глупость

И бессмыслицу всего.

Можешь биться иль не биться,

Сердце — вот твой вечный путь:

У колодца — не напиться,

У окошка не вздохнуть,

У реки — не окунуться,

Засыпая — не заснуть,

Просыпаясь — не проснуться…

Все же, бейся как-нибудь.

Ты — такая же труха,

Мировая чепуха!

«Нет, меня давно не манит слава…»

Нет, меня давно не манит слава,

И любовь давно к себе не манит,

Не зовут далекие моря.

Слава — легковерна и лукава,

А любовь зажжется и обманет,

Море обрывает якоря.

Я не верю больше в узы дружбы,

Я не верю в родственные узы,

Не молюсь восходам и закатам,

В этом мире грубом и проклятом,

Даже свет обманчив и кровав,

Лгут глаза нам, губы, уши, книги,

Наши знанья давят, как вериги,

Даже сны — отрава из отрав.

«Да, ты уйдешь, как эти кольца дыма…»

Да, ты уйдешь, как эти кольца дыма

Из сигареты в медленном клубке,

Уйдешь спокойно и неумолимо,

Как и пришла — с душою налегке…

Ну что ж поделать, если мы с рассветом

Теряем все и не находим слов,

И остается, как всегда, поэтам

На утро пепел звуков и стихов.

1958

«Такая ночь у каждого была…»

Такая ночь у каждого была:

Лежишь забывшись в грустной полудреме,

Вдруг стукнет дверь, и станет тихо в доме —

То наша юность из дому ушла.

Как будто бы тебя покинул кто-то,

А ты не долюбил и все не взял,

Осталась только ночь, тоскливая дрёмота,

А он уже давно уехал на вокзал.

И молча думаешь, о Господи, за что же

Такая мука суждена нам так:

Есть прошлое у нас и будущее тоже,

А настоящего нам не дано никак!

«…Так приходит строка за строкой…»

…Так приходит строка за строкой…

День погожий, веселый такой,

Он, как будто, звенит и смеется,

Почему же в душе отдается

Самой черной, проклятой тоской?

Кто бы снял ее нежной рукой?

Рук таких, да и душ, не бывает,

Потонули в больном и своем,

О твоем — забывают.

Ну, а дню наплевать — он смеется,

Над тобой, над рукой, над тоской,

Над твоей гробовою доской.

Это, видно, его не касается,

Кто и с кем расстается, встречается,

Погружается в вечный покой —

Да и там — тишины никакой.

Ты на кладбище сядь и послушай,

Как терзаются пленные души:

Тот еще не успел долюбить,

Кто про деньги не может забыть,

А иной — в преступлениях кается.

Ясный день надо всем издевается,

Может быть, даже сам над собой —

Он такой

Голубой!

И кому эта жизнь улыбается?

Где ж прославленный вечный покой?

Так приходит строка за строкой…

Точка

Лишь вчера похоронили Блока,

Расстреляли Гумилева. И

Время как-то сдвинулось, жестоко

Сжав ладони грубые свои.

Лишь вчера стучал по крыше, в двери,

Град двух войн — позора и побед, —

Лишь вчера о вдохновеньи в Йере,

Умирая, написал поэт.

Все года, событья стали ближе,

Воедино слив друзей, врагов…

Между Петербургом и Парижем

Расстоянье в несколько шагов.

Так последняя вместила строчка

Сумму горя, счастья, чепухи,

И торжественно закрыла точка,

Как глаза покойнику — стихи.

Сочельник

Ни тоски, ни грусти, ни обиды

На душе в Сочельник не таи…

Помнишь — был пушистый снег раскидан,

Мягкий, точно волосы твои.

Светят звезды, как на елке нашей,

Небо цвета синих глаз твоих,

Мир сегодня сказкою украшен,

Мир сегодня радостен и тих.