Стихи книги "Похвала единорогу" - [3]

Шрифт
Интервал

Вот церковь древняя, эпохи Иоанна,
На царственном холме, или Петра
Собор гигантский, вспомнить не пора,
Но даль пространств всегда благоуханна,
И пахнет небом темная кора;
И разве одинок я в этом мире?
Ведь теснота оков, что мне дана,
Сулит свободу, что  светлей и шире
Пространства целого, гремящего на лире,
Без времени, худого, как война;
Все кто-нибудь со мной, и невозможно
Явь от виденья тайно отличить,
Видения от яви, вьется нить,
Блестит алмазом, и велит оплошно
Два мира поскорей соединить…

К миру

Искусно построенный дом,
Очаг, разожженный веками,
И, взятый совсем не трудом,
Пленительный мир под руками.
Леса растянулись на юг,
А степь покатилась на север,
И вереск, и звезды, и клевер
Все входит в нечаянный круг.
И, взятый неведомо где,
Он держит тебя, как Иаков,
Клубясь на алмазной гряде,
И вечно, как мир одинаков.
Он требует: благослови, —
Тогда отпущу, — о заботы
Земной и небесной любви,
Возвраты ее и уходы.
А ты, повелитель всего,
И рыцарь нездешнего мрака,
Как Древо, сжимаешь его,
Другого не требуя блага.
Нечаянный холод и жар,
В раю одичавшая совесть, —
И царский, таинственный дар,
Вот эта неточная повесть…

"Эти склоны каменисты,"

Эти склоны каменисты,
И бесплоден дар веков.
Что рубин иль аметисты
Предвечерних облаков?
Дни, века. Все мимо, мимо.
Вмерз Иуда в глыбу льда.
Это — время. Клочья дыма, —
Свет и множество скота…
А дорога мировая
Златом-серебром полна.
Справа — язва моровая,
Слева — мертвая луна.
Мир теснится побежденный,
Мрачно блещет по буграм.
Савл, неверием сожженный,
Ищет Агнца по дворам.
Но того не знает Павел,
Страшен, дик, неумолим,
Что Господь его направил
В постоянно грязный Рим.
Зноем истина палима.
Исполинский страшен путь.
У ворот Ерусалима
Можно только отдохнуть.
А потом дорогу к миру
До скончания веков
Проторить, и меч, и лиру
Взять и вынуть из оков.
И в проломленную сферу
Увести вослед Христу, —
Целый мир, любовь и веру,
И живую красоту.

Пушкин

Что можно быть оригинальным,
Ему Давыдов объяснил
Стихом блистательным, нахальным,
И горя много причинил;
И непрерывный Баратынский
Корявой царственной строкой
Поход наметил исполинский,
Овеял редкостной тоской;
И тысячи других, высоких,
Ему внушали тайный смысл
Дней безысходно одиноких
И светлый мрак отдельных числ.
И Данте, и Шекспир, и Гете,
И царь Давид, что прежде пел,
Все привилось к его заботе, —
И трудно знать, что он успел…

"Есть доблесть церкви деревенской,"

Есть доблесть церкви деревенской,
Наверно, именно она
Должна быть Церковью Вселенской
Среди руин наречена;
В ней злая видимость унынья
И бесконечность похорон
Теряются за вольной синью
Глухих узорчатых окон;
За деревенским иереем,
Что только глянет на ходу,
Как бы Послание к Евреям
Имея полностью в виду;
За драгоценной панагией,
Что в нищете его горит
Никем не знаемой Россией, —
Как мир привык, как Бог велит.

Исчезновение красоты

На Волхонке белой, на Полянке,
На Покровке дымно-золотой,
Не рыдай о барышне-крестьянке,
Не рыдай о церковке пустой.
На обломках древнего порога
Оступаясь, понимаешь ты,
Как ловить во мгле единорога
На приманку вечной красоты…

Двое в кедровых лесах

Утихла вьюга, слава Богу,
Полнощный бор я знаю чей.
Но волк могучий на дорогу
Выносит странный блеск очей.
Как я, на зрелища голодный.
Прекрасный древнерусский волк,
Как провидение свободный
И радости не взявший в толк.
Все уровни живого мрака
Он вынес из кедровой тьмы,
И, верно, никакого блага
Друг другу не внушили мы.
Мы разошлись, простив друг друга,
В алмазную зарылся высь
Один, и прочь ушел из круга
Другой, имея ту же мысль.
Да! На земле невероятной
Повсюду грезят зеркала,
И даль пространств не замела
Творящей мысли непонятной…

Дни затмения

Природа, смерть, любовь, печаль,
Врасплох застигшие меня,
Вы стали мной, и сердцу жаль
Зарниц небесного огня.
Затмился псалмопевца стих
Покровом радости земной, —
Как гром божественный, затих
Над тайнами, что стали — мной.
Он расколол гигантский ствол,
Он путь великий проторил,
Он раскрывал цветущий дол,
В пути о многом говорил.
Мне кажется, что я один,
Но в некий миг передо мной
Играет пламя, — райский крин, —
И пахнет царственной весной…