стихи - [2]

серебрянорукое и безъязыкое,

нам приносило воды из под крана

с осадком. сиреневым в желтую крапинку.

война танцевала на старой эстраде

под музыку африки. или австралии?? –

на помню по карте. красивое место,

растоптанное в земляничное месиво.

война улыбалась породисто-хищно

и все норовила до самого личного

добраться ладонью. валютная шлюха.

животных спасали снотворным и шлюпками,

летящими в воду поспешно и нервно.

войну забавляло все это, наверное.

седые матроны и сэры в крылатках

за наши рубахи упрямыми лапками

цеплялись. и мы невоспитанно, дико

от них откупались едой земляниковой.

мы верили в небо, в достоинство сосен,

в то, что непременно порушим отцовское,

в совокупленья, в каминные камни,

в возможность минуту схватить фотокамерой.

война нам кричала: вы – дети, вы – боги,

вы – то, что осталось от мертвых, не более...

и было так странно, что кто-то, испуганный

в забытой закусочной требовал пудинг.

1999/11/01

взросление

мы кричали. слова, будто слюни, сглатывая.

торопились закончиться, завершиться на вираже:

вот вам юбочка, еле отжитая, еле салатовая

с мятным пятныщком, выстиранным уже.

вот вам дряхлых религий застывшие гениталии:

тщетны поиски бога. стираются пальцы в кровь.

и кольцо обручальное, и крупные серьги янтарные

и вчерашняя карточка на метро –

все останется в памяти газовым сизым облаком,

чтобы проще, как птицам, нащупывать путь назад.

вот вам водка, вот вам полуголодный обморок,

вот рот, вот глаза.

мы лишались и ненависти, и гордости.

и все слушали, по-младенчески корча рот,

как над нами, подводным металлом бряцая в голосе,

хохотал повзрослевший Нерон.

1999/11/20

все было. безнадежней, чем в начале,

отчаянней. солдатски-голодна,

я лоб узорный стерегла ночами,

слезясь на спящий подо мною город, на

октябрь молодящийся, на стаи

ночной листвы... ресницы теребя,

все было. за плечами вырастало,

как крылья, ощущение тебя.

тогда казалось – жизнь тугой улиткой

чуть пискнет и замрет под языком.

ладошка, штык сжимая, стала липкой.

соседи наблюдали из окон –

как в зеркале, в лазурных пятнах гжели,

оранжевой луной обнажена

спала, обнявшись, пара отражений,

издалека похожая на нас.

1999/11/26

корабельное

твой зрачок ядовит и капризен, как ртуть.

я напьюсь его сочно и кротко.

поймаю в далеком кубинском порту

с окарминенным ртом полукровку.

и коленями сжав набухающий жар,

руку вымыв в прохладном соитьи,

воскликну: «во имя стареющих жанн

залюбите меня, залюбите!

зарубите ладонью чуть выше виска

рост и бросьте доверчивым юнгам!»

она не поймет. нам придется искать

посвободнее на ночь каюту...

рвать на ревность и страх синеватую ночь,

воя песню измены под утро.

семь демонов будут шутить надо мной,

кричать попугайски: «полундра!»

я вплетусь в увядающий стебель спины,

в грудь, в отметины прежних владельцев.

я стану собакой припадочной ныть,

извиваться, кусаться, вертеться,

чтоб, корежа клыки, замочалить во рту

вкус любви, заболевшей проказой.

зрачок ядовит и капризен. как ртуть

у самого краешка глаза.

1999/11/29

урок французского

кромсая мысли на шаткой парте,

он постоянно мечтал о том:

«кто этот юноша в длинном пальто,

с жаркой улыбкой Буонннапппарте?» –

зашелестит толпа. и к нему

бросится девушка в ярко-страстном.

«мадемуазель, – он скажет, – напрасно

вы так спешили сквозь ночь и тьму.

вот ваши письма», – тугой конверт

протянет. плавным аккордом сзади:

красная мельница, угол пизанский,

чуть поодаль рябь на неве.

он, не сутулясь, пойдет пешком

до кабака. обожжет абсентом

взгляд фиолетовый дезессента,

пухлые губы вдовы клико,

сибиллу уэйн в обносках дель-арте,

полуголодного короля...»

шатеновый мальчик резал на парте

крошечным ножичком: «здесь был я».

1999/12/05

спб

невские пальцы перебираю.

целую ладони ковш.

гладь мостовых бередят трамваи.

рвусь, отрываюсь, отогреваюсь

от сотен бетонных кож.

лакаю воду каналов стылых,

ласкаю решетки сон.

сзади, закрытым заводом в спину,

моей индустриальной пустыни

скошенное лицо.

навзничь кидаюсь. на небо. на земь.

рубашку шпилями в кровь.

пунктиром линий васильевской вязи

молюсь на юных, больных, безобразных,

на эрмитажных богов.

я – плоть от плоти. я – камень от камня

гранит на себе таскать...

хватает обугленными руками,

крюковым держит нельзя дышать мне

предпитерская тоска.

1999/12/15

для лизы

каждая знала – здесь раньше была вода,

зеленые пастбища, диких собак стада.

а по утрам две птицы летели сюда:

птица с крыльями «нет», птица с крыльями «да».

каждая верила в реинкарнацию слов,

в то, что любое имя переродится в число,

и если ты знаешь счет, то тебе повезло,

но, сколько ни умножай, от добра остается зло.

каждая помнила сотни мужей и жен.

помнила, кто горбат, кто отлично сложен,

кого колесовали, кто был сожжен,

кто губы кусал, кто твердил, что все хорошо.

каждая дергала небо за рукава,

чтобы проверить – мертва она или жива.

в жертву астарте девичья голова

и гладкие плечи в разливе солнечных ванн.

каждая думала: «я не такая, как все.

вечность сплела уздечку в моей косе.»

темные теплые кельи. портреты со стен:

самойлова, параджанов, святой себастьен.

каждая злилась: «нам нужен новый господь!»

любовь превращалась в боль, истерика – в спорт,

слегка подгнившая нежность струилась из пор.