Стихи - [11]

то, что судьба начертила,

что лишь смиренно прочтем.

Радостно, странно, ужасно

верить, по бритве скользя!

Как я устала сражаться!

А не сражаться нельзя.

«Слово\Word», № 58 за 2008 г. Стихи

Жизнь опять становится пустой…

Жизнь опять становится пустой.

Утешаюсь тем же примитивом:

«Мы не навсегда, мы — на постой…» —

стало убеждающим мотивом.

Жизнь на удивление пуста.

А ведь всеми красками светилась!

Это здесь. А где-то там — не та,

будь на то, конечно, Божья милость.

Там мы все расставим по местам,

все ошибки прошлые итожа.

Но понять бы: где же это — «там»?

Может, здесь и там — одно и то же?

Может быть, и эти мы — и те,

и тогда, должно быть, все едино…

В душной тесноте и в пустоте

только быть собой необходимо.

И, еще до Страшного Суда,

вдруг открыть в согласии с судьбою:

«Мы — не на постой, мы навсегда!»

и заполнить пустоту собою.

И поняла я в непривычной праздности…

… И поняла я

              в непривычной праздности,

бесповоротно,

                     зло,

                            до слез из глаз:

дни будут состоять из мелких радостей,

ну а большие —

              больше не про нас.

Как на войне —

              в обидной непригодности

того, чья плоть бессильна и больна,

не пристегнуть мне бесполезной гордости

к размытому понятию:

                            страна.

А уж гордиться,

                     хоть какой,

                                   зарплатою,

обилием бутылок и ветчин

и аккуратной на душе заплатою,

приличной и смиренной, —

                                   нет причин.

Смятенны чувства,

                     но логична логика.

Она поможет одолеть беду.

И Шарика себе,

                     а может, Бобика

я по ее наводке заведу.

И, что бы там под ухом ни трезвонили,

забуду о призванье и судьбе.

… Пока мне долг

                     работника и воина

жестоко не напомнит о себе.

Как завишу я от слов…

Как завишу я от слов,

от кирпичиков звучащих,

птиц, поющих в гулких чащах, —

этих властных слов-основ.

Слушаю, глаза закрыв,

и смеются в каждой строчке

слов горячих уголёчки,

ладятся в цепочки рифм.

Я листаю словари,

я к словам любовь питаю,

я молю их и пытаю —

то извне, то изнутри.

К разным разностям глухи,

из неведомого мира,

где душе диктует лира,

появляются стихи.

Из моих смятенных снов,

из долин и далей звездных

мне звучит, светло и грозно,

тайный колокольчик слов…

Попытка диагноза. Америка. Десять дней, которые…

Мне б написать, пока не позабыла,

в подробностях про эти десять дней.

Не пишется.

А столько, столько было!

Но сами факты, видимо, сильней.

(Вот так, когда один российский парень —

дотоле, разве, с близкими знаком, —

когда в полет отправился Гагарин,

стихи об этом были пустяком.)

…Начну с мостов.

Шикарный несказанно,

веселый, как живое существо,

плыл над Нью-Йорком

нежный Верразано,

а рядом и вдали —

того же сана —

различные подобия его.

Мосты, мосты!

А если, в самом деле,

пора забыть о поиске врага,

поверив в то, что, наконец, сумели

вы нас соединить, как берега?!

Договоримся, город:

мы — не судьи,

скорей,

любой — любим, а не судим.

Под небом жизни мы —

всего лишь люди.

И все на бочке с порохом сидим.

Мой теплый взгляд —

не ложь и не усталость,

хоть жизнь и утомительно текла.

Но потому, что мне с лихвой досталось,

тебе осталась толика тепла.

Давай не по-английски, не по-русски —

безмолвно позабудем о былом,

хлебнем из океана без закуски

и тихо обменяемся теплом.

Оно пойдет на пользу в каждом стане,

и мы с тобой делились им не зря.

Настанет ночь,

и холоднее станет:

ведь все-таки вращается земля.

Ты ночью — как молитва, как «Осанна!»,

благословенье, восхищенье, спор.

…В пространстве растворится Верразано,

и весь Нью-Йорк,

и весь земной простор.

12.01.2006

Попытка диагноза

Все пойму на выдохе и вдохе

и пойду с другими заодно

мимо жизни, около эпохи —

ибо нам вмешаться не дано.

Не умру от голода и жажды,

что-нибудь и мне перепадет…

И с эпохой разминусь однажды:

я пройду —

или она пройдет.

«День и ночь», № 11–12 за 2005 г. ПОЭЗИЯ САМОАНАЛИЗ

Говорю не с горечью, не с болью…

Говорю не с горечью, не с болью,

но, презрев наивное вранье:

самой безответною любовью

любим мы отечество свое.

То ли у него нас слишком много…

И не стоит спрашивать так строго,

требовать,

грубить

и теребить?

Может быть, не брошен, не несчастен

каждый, кто к отечеству причастен

долгом и достоинством —

любить…

И пускай оно не отвечает,

нас не замечает,

не венчает…

Ну а мы в просторах долгих лет

понимаем и с плеча не рубим.

Просто любим.

Безответно любим.

Но сама любовь —

и есть ответ.

В юности мне ставили в вину…

В юности мне ставили в вину

что мои стихи — всегда печальные.

Про любовь — как будто про войну,

про ее несчастья изначальные.

И гудел цех мамин меховой,

мол, девчонке было все говорено:

и отец с войны пришел живой,

и своей копейкой трудовой

мать такую дошку ей спроворила!

Я хочу приблизить эту даль.

Странно, неуютно, непонятно:

отчего в стихах моих печаль,

а на юном солнце — что за пятна?

Вспоминаю: кончилась война,

но меня лишь смутно грело это.

Я была привычно голодна,

зла, плаксива, кое-как одета.

Нет в душе к тем ярким временам

громкой благодарности плакатной.

Да, отец вернулся. Но не к нам —

а к своей возлюбленной блокадной.

Нас он мимоходом навестил,

чемодан закинул тряпок, снеди…

И ушел. А мать слегла без сил