Стихи - [3]

Воображаю лукавую ухмылку Шеймаса, обсуждающего с собеседником варианты нашего плана. Что говорить, великий стратег, да к тому же еще ирландец!

…В конце концов, прах Шеймаса Хини упокоился под большим сикомором на кладбище в Беллахи в его родном графстве Дерри. С печалью думаю о том, что не смог приехать на похороны. И с безмерной благодарностью — за считаные встречи, хранимые в памяти, за щедрость, за ту особую эманацию души поэта, которую мне довелось ощутить не только через стихи, но и непосредственно, из ее живого человеческого источника. Есть английская идиома: «he is as good as his word», дословно: «он так же хорош, как его слово» (то есть: «его слову можно верить»). Не о всяком поэте, наверное, можно это сказать: «Не was as good as his word». О Шеймасе можно: поэт и его слово в нем идеально уравновешивались.

В эту подборку вошли несколько новых переводов. Одно из стихотворений посвящено памяти университетского друга Шеймаса Хини, второе — «Посох дождя» — метафора памяти, метафора поэзии. Как я уже говорил, Хини любил писать стихи, отталкиваясь от реальных предметов — будь то житейская утварь, подарки друзей или вещи, привезенные из путешествий. В данном случае речь идет о пустотелом стебле кактуса, в котором при переворачивании с долгим шумом пересыпаются зерна, семена либо мелкие камушки — популярный в Латинской Америке сувенир. «Конец работы» и «Ольха» взяты из предпоследнего сборника Хини. «Поле» — стихотворение, напечатанное через два месяца после смерти Хини в газете «Гардиан», оно написано для сборника, посвященного годовщине начала Первой мировой войны по просьбе составителя Кэрол Энн Даффи. Идея была в том, что каждый поэт, участник сборника, откликнется на какое-то стихотворение, документ или письмо тех времен. Шеймас Хини выбрал стихотворение Эдварда Томаса, написанное в 1916 году, за год до его гибели в сражении под Аррасом. Стихотворение Томаса «As the Teamʼs Head-Brass» («Когда медная сбруя упряжки…») — разговор поэта с пашущим стариком, краем и ненарочито затрагивающий события войны. Стихотворение Хини тоже касается пахоты. Точнее, там соединяются три темы: вспаханного поля, исполненного долга и возвращения солдата и пахаря, о конечном воссоединении всех родных — живых и мертвых.

И у нас сегодня всю ночь выла собака © Перевод Григорий Кружков

Памяти Донатуса Нвога[3]

Когда люди впервые узнали о смерти,

Они послали собаку к Чукву с прошеньем —

Позволить им возвращаться в долину жизни;

Они не хотели навеки исчезнуть,

Как сгоревший лес, исчезающий в дыме

И пепле, бесследно развеянный ветром.

Они хотели, чтобы их души по смерти,

Как стая птиц на закате, с карканьем хриплым

Возвращались назад к своим старым гнездовьям.

(Они велели собаке сказать это Чукву.)

Но собака забыла о людях и смерти,

Она увидела другую собаку

На другой стороне реки и стала лаять,

А та — ей в ответ, а она — еще пуще.

Так что жаба быстрей доскакала к Чукву

(Она подслушала порученье собаке)

И сказала так — а Чукву поверил —

«Люди хотят, чтобы смерть была вечной!»

И тогда Чукву узрел человечьи души

В темном облаке птиц, летящих с заката

В черноту, где нет ни гнезд, ни деревьев.

Его сердце вспыхнуло и грозно затмилось,

И уже никакие речи собаки не могли

Изменить его воли. Так и стало навеки:

Души великих вождей и влюбленных,

Улетающие в темноту, жаба в пыльной канаве

И собака, воющая по покойнику ночью.

Посох дождя © Перевод Григорий Кружков

Переверни посох дождя — и услышишь

Музыку, неожиданную и родную;

В стебле кактуса, в полой высохшей трубке —

Замирающий шорох дождя по крыше,

Плеск воды у плотины. Ты и сам — словно флейта,

На которой играет дождь. Чуть качни

Посох — и вновь по всей гамме, стихая,

Пробежит шелест, как последние струйки

По водостоку, а следом — лишь звонкие капли

С ветвей, и чуть слышные — с листьев травы

На землю. И замирающий в воздухе отзвук.

Вновь переверни этот посох волшебный —

И опять — и в третий раз — и в десятый —

Или в сотый — от музыки не убудет.

И какое дело, что это лишь мелкий

Гравий и сухие зерна пересыпаются в трубке?

Ты — богач, входящий в рай сквозь игольное ушко

Дождевой капли. Ну же! Вслушайся снова.

Конец работы © Перевод Григорий Стариковский

До блеска промыта поверхность бетонной площадки.

Он видит: охвачены светом, наклонно

Сверкают натертые ведра и сетка свиного загона.

Приподнят рычаг на чугунной колонке,

Копируя древнюю герму… Как двор этот манит

Помедлить еще, осмотреть все сначала.

Он видит потеки от влажной уборки и

                                               длит любованье,

И шепчет, себя повторяя: «Ну вот, полегчало…»

И правда, он чувствует легкость под вечер, подобно

Усталому путнику по возвращеньи. Улыбка

Скользит по лицу. Он весь двор озирает подробно,

И свет выключает, и приоткрывает калитку.

Тропа убегает по черному склону отлого,

И петли стальные ему свиристят на дорогу.

Ольха © Перевод Григорий Стариковский

Ради этих покровов коры голубиной,

Серебра потускневшего ради.

Ради росплеска капель, канавчатых листьев,

Льнущих к дождю.

Ради шишечек, вздернутых кверху, их сгустков

                                                  зеленых,

Хлорофилл, претворенный в смарагд.