Стихи - [6]
Шрифт
Интервал
И вот — живу, покорный только страсти,
Увы, столь не похожей на любовь!
О бедные мужья, отцы и братья!
Вас не хотел иметь врагами я.
Я ваш должник. К ответу и к расплате
Давно, всегда готова кровь моя.
Но эти ночи, эти упоенья,
Восторг греха и страсти торжество!
Я помню каждое прикосновенье
И каждый миг блаженства моего.
Я помню каждую. Их было много,
Но я ли виноват, что не нашлось
Ни рук таких, ни губ — дабы в дорогу
Мне новую пускаться не пришлось?
Нет, это — горький рок, и неизбежно
Я обречен, терзаемый алчбой,
Обманывать доверчивую нежность,
Позор и горе сея за собой.
Пусть будет так. Не умирают дважды
И не родятся. Жребий дан навек.
Пусть отвращеньем утолится жажда,
Пусть близится последний мой ночлег.
Любимая! Сегодня наша встреча.
Тебя мне больно будет обмануть.
Зажглась звезда. Грустит кастильский вечер…
А завтра снова — поиски и путь.
ВСТРЕЧА
Сколько лет мы с тобой не видались?
Или, друг, это были века?
Время мчалось, дыбясь и кидаясь,
Как взбесившаяся вдруг река.
Целый мир — содрогнулся и рухнул,
Став легендой на наших глазах;
Эту гибель, распад и разруху
Ни в каких не расскажешь словах.
Эту гибель… Чугунные ночи,
Улиц в страхе застывшую сеть,
Небо, — небо, в котором хлопочет
Сатанински гудящая смерть…
Я не знаю, с чего и откуда
Начинать бредовой свой рассказ,
Знаю только: не случай, а чудо
К этой встрече направило нас.
Чудо, друг, что в чудовищной бойне
Оба мы уцелели, что в ней
Не погибла — со мной ли, с тобой ли —
Наша дружба, но стала прочней.
Чудо в том, что друг друга нашли мы
Там, где даже следов не найти,
И, чудесно неисповедимы,
Снова встретились наши пути.
И не верится: кротко и сонно
Вяжет ночь свою звездную шаль,
Пахнет в комнате рощей лимонной
И чего-то так сладостно жаль.
Скоро быть Рождеству… Не пойму я,
Ты ли это напротив сидишь?
Твой ли голос, давнишним волнуя,
Рассекает дремотную тишь?
Воскресают лазурные дали,
Светлый воин поэт — Гумилев…
Боже, сколько же мы не видались, —
Сколько диких и страшных веков!
«Не примирюсь, не соглашусь, не стану…»
Не примирюсь, не соглашусь, не стану
Ни приноравливаться, ни кривить душой
И не предамся ни самообману,
Ни лжесвидетельству… Нет, честен сам с собой
И, как судья, взыскательный и строгий
К своим ошибкам, недостаткам и грехам,
Я никогда не отступлю с дороги,
Которую избрал себе когда-то сам.
И никогда души не разменяю
И сердца не продам ни на каком торгу.
Ключом поддельным — будь он даже к раю —
Я знаю, что воспользоваться не смогу.
Пойму Фому, но не прощу Иуду;
Не обвиню труса и не взыщу с глупца,
Но низость человеческую буду
Непримиримо ненавидеть до конца.
Насилье, подлость, угнетенье, зверство,
Обман, предательство, мошенничество, ложь,
Коварство, подхалимство, изуверство, —
О, низость! — всех имен твоих не перечтешь.
Коль хочешь быть теперь со мной знакомым, —
Садись. Я рад. Отставь-ка в сторону цветы.
Поговорим. — Да, я расстаться с домом
Был вынужден уже давным-давно… А ты?
«Настанет час: незрячий, твердый, строгий…»
Настанет час: незрячий, твердый, строгий
Упрется взор в небесный свод,
И позабывший в днях своих о Боге
По Божьей милости уснет.
В молчаньи, черной, скучной вереницей
Пойдут за гробом. Как вуаль,
Обволокнет заплаканные лица
Благопристойная печаль.
Дойдут. Опустят. Станут возле ямы,
Подкинут горсть земли вослед,
И прозвучит над скорбными крестами
О вечной памяти обет.
Потом — венки и насыпь станут знаком
Забвенья страшного… И те,
Кто провожал, кто безутешно плакал,
Вернутся к прежней суете.
Вот — чья-то смерть. Так к вечности дремучей
Один из многих перейдет.
Так я предвижу собственную участь,
Неотвратимый свой черед.
Поймешь ли ты? Не прихоть, не гордыня,
Но… — если б обрести и мне
Бесследность вечную… В морской пучине,
В уничтожающем огне.
ЛЕТО 1930 ГОДА
Я дал душе моей каникулы
На долгий срок, на долгий срок,
Чтоб не страдала, чтоб не мыкалась
И не роняла горьких строк.
Мне хорошо в моем безмолвии,
Душа ушла, — я глух и нем.
Пусть лето в бурях, в грозах, в молниях,
Я не встревожусь уж ничем.
Покончив с ласковыми встречами,
Не ищет сердце новых встреч,
Ему обманываться не к чему
И больше нечего беречь.
Так канут дни мои бескрылые,
Никто им запись не ведет…
Эх, жизнь моя, подруга милая,
Не так ли в бухте мертвых вод
Безветрием завороженная,
Забытая средь камышей,
Не спорит джонка прокаженного
С забвеньем, с тишиной своей?
И что тебе — вернется, сгинет ли
Твоя ушедшая душа?
Оставь, забудь и будь покинутым
Как эта джонка в камышах.
«В звездную ночь на морозном катке…»
В звездную ночь на морозном катке,
Чуть в стороне, где ватага сугробов, —
Вдруг увидать и узнать вдалеке…
О, ведь и это случиться могло бы!
Слушать, как злится на холоде медь,
Вальс этот трубный восторженно слушать;
Слышать, не верить и снова глядеть
В нежную рябь ненаглядных веснушек.
Словно коньки на снегу, впопыхах
Все позабыть в этом счастье огромном
И заблудиться в студеных мехах
Взглядом, руками и сердцем бездомным.
Так начался бы он, век ледяной:
Выше и выше росли бы сугробы…
Там, на катке, повстречаться с тобой —
О, если это случиться могло бы!
«Мне так хотелось бы сразиться в преферанс…»
Мне так хотелось бы сразиться в преферанс
С корсарами на острове сокровищ…
Но время гонит свой громоздкий дилижанс
В шальной езде, — его не остановишь.