Стигмата - [37]

        Теперь он уже не удивлялся.

        Он прошёл мимо пустующей душевой, мельком глянув на потёки на стенах и полу. Душевая работала; в ней просто не было нужды. Тёмные прямоугольники пустых камер глядели на него из-за стеклянных перегородок. Его шаги гулко отдавались в пустоте коридора.

        Карьюлаани свернул за угол ещё раз; камера в углу коридора проводила его, встретившись взглядами с другой камерой — над люком в конце коридора. Карьюлаани остановился возле него.

        Некоторые вещи просто нужно было сделать. Какими неприятными они не были.

        Он протянул руку к пробнику. Люк распахнулся, и Карьюлаани, переборов накатившее на него отвращение, шагнул внутрь. Его встретило негромкое жужжание медицинского жизнеобеспечения, перемешивавшееся с дробной капелью влаги на металлическом полу.

        Люк закрылся за ним.

        Фонделина Крочесни была распята на противоположной стене. Гвозди, вбитые в её запястья и ступни, держали её, не давая упасть; вокруг них чернела старая засохшая кровь. Кровавые потёки сбегали вдоль стены вниз, к окружавшей её металлической решётке в полу. Её голова безвольно свешивалась на плечо; грязные, спутавшиеся рыжие волосы падали книзу, закрывая её лицо.

        Она была измождена. Кости проступали наружу, натягивая сухую, шелушащуюся кожу. Трубки внутривенного питания входили в её тело; система жизнеобеспечения отмеряла питательный раствор по капле, не давая ей окончательно умереть. С каждым днём это было всё труднее.

        Карьюлаани подошёл ближе. Он сглотнул, разглядывая обтянутые кожей бедренные кости, тонкие иссушенные руки, почерневшие и скрюченные пальцы на руках, лишённые ногтей. На её груди темнели кровавые пятна.

        Он остановился.

        Она была почти мертва. Система жизнеобеспечения регулировала её дыхание, практически невозможное в таком положении, и обеспечивала минимально необходимые функции организма; но без этого Крочесни не прожила бы дольше нескольких минут. Масштабная полиорганная недостаточность и крайнее истощение убили бы её.

        Человеческий организм весьма хрупок. Карьюлаани, выпускник Академии МГБ, знал об этом не понаслышке. Смерть от распятия обычно наступала в течение нескольких суток — от удушья, болевого шока, патологий внутренних органов и остановки сердца.

        Крочесни провела в таком виде две недели.

        Он с трудом сглотнул, глядя на распятую женщину снизу вверх. Грудь с выступавшими рёбрами едва двигалась в такт жужжанию системы жизнеобеспечения. Он мог разглядеть трубки, уходившие в её тело, и белый ошейник ограничителя, опоясывавший сухую, с выступающими позвонками, шею.

        Некоторые вещи просто нужно было сделать. Какими неприятными они не были.

        Карьюлаани отвернулся. Стремянка стояла в углу камеры, прислонённая к стене. Он сходил за ней и вернулся обратно, держа сложенную стремянку в руках. Всего три ступеньки. Этого хватало.

        Он поставил стремянку перед распятой, содрогаясь от отвращения. Он ненавидел эту часть своей работы изо всех сил; но сегодня была его очередь.

        Он встал на стремянку. Металлические ступеньки звякнули под его каблуками. Ему в нос ударил отвратительный запах давно немытого тела, плохо заживших ран и подступающей смерти. Карьюлаани сцепил зубы и заставил себя посмотреть вниз. Бёдра распятой были широко раздвинуты — исключительно из соображений удобного доступа.

        Крочесни вдруг застонала. Это был едва слышный скрипящий звук, в котором с трудом можно было расслышать что-то человеческое. Она слабо двинула головой, пытаясь посмотреть на него, и Карьюлаани смог разглядеть её лицо, острое и осунувшееся.

        Из-под полуприкрытых век на него смотрели опустевшие лиловые глаза. Когда-то они были лиловыми, покраснев от лопнувших сосудов и крайнего изнеможения. Уголки глаз слезились; вязкие слёзы стекали вниз по грязным щекам, но взгляд был лишен каких-либо эмоций, кроме пустоты.

        Его рука потянулась в карман за одноразовыми перчатками, и он стал натягивать их, не сводя глаз с лица Крочесни. Даже раньше, когда она была более живой, он не мог понять, что не-вавилоняне находят друг в друге. Тогда Крочесни была миловидной — в этом не было сомнения; но она была недочеловеком, и в её лице не было даже малой толики утончённой красоты истинных  вавилонянок.

        Даже Вяартие дала бы ей тысячу очков вперед. А Вяартие была весьма красивой, если бы не её отвратительный (по мнению Карьюлаани) характер…

        Но это ?

        Его губы брезгливо дёрнулись. Некоторые вещи просто нужно было сделать. Карьюлаани было отвратительно даже прикасаться к ней, но по крайней мере, в перчатках ему не придётся мыть руки.

        Придётся мыться целиком.

        Он потянулся к ширинке брюк и расстегнул её. Закрыл глаза, стараясь игнорировать омерзительный запах, писк и шелест жизнеобеспечения и строго отмерянные негромкие вдохи распятой. Попытался вспомнить… что-нибудь. Что-нибудь хорошее. Что-нибудь, где были настоящие, живые женщины,