— Да проще простого! — растянул свой рот до ушей польщенный изобретатель. — Но я создавал свой аппарат почти шесть лет методом проб и ошибок.
Если бы он не смотрел в этот миг влюблёнными глазами на ремень, он бы заметил, как две глубокие морщины прорезались над переносицей Николая Сергеевича и его разом погрустневшие глаза.
— Замечательно, — ласково произнес Хромов, беря изобретателя первой на Земле машины времени за локоть. — Всё гениальное должно быть п-просто.
— На да, ну да! И вы заметили? Практически никаких энергетических затрат. Пара пальчиковых батареек — и порядок. Их объема хватает на несколько переходов, и не важно, на какой отрезок времени вы перемещаетесь.
— Кончено, я это отметил. За-ме-ча-тель-но.
— Теперь вы обязательно должны дать мне немного хромолуррина, теперь уж я от вас не отстану. Буду преследовать вас днем и ночью, Николай Сергеевич.
— Давайте мы обсудим это дома, за чашкой чая. В самом деле. Мне абсолютно ясно, что теперь вы не оставите меня в покое, п-пока не получите этот композит.
…Когда спустя час во дворе дачи Хромовых утихли полные отчаяния вопли сумасшедшего изобретателя «Предатель! Предатель! Я же доверился вам!», которого волокли к машине с красным крестом, Николай Сергеевич вернулся в сад. Он подошел к тому месту, где в заборе был лаз. В руке он сжимал ненужный никому теперь ремень с подсумком, «первую на Земле машину времени».
— Б-бедняга дикобраз, — с грустью произнес Николай Сергеевич. — Конёк-горбунок. Еще одна жертва трех вещей, которых никогда не будет в нашей Вселенной. Так же, как никогда не будет академика Х-хромова.
Где-то над головой, в листве старого ясеня, зазвенел зяблик. На солнце накатилось облако, совсем не похожее на бабу ягу.
Доктор технических наук Николай Сергеевич Хромов размахнулся и далеко зашвырнул ремень за высокий забор.
* * *
Метель, начавшаяся еще в полдень, к ночи разбушевалась в полную силу, заметая улицы и проспекты Северной столицы России. Если днем от подножия Адмиралтейства уже нельзя было рассмотреть кораблик на шпиле, то теперь даже в нескольких шагах ничего нельзя было увидеть. Малочисленные фонари тоже не в силах были разогнать снежную мглу.
Ветер тоскливо завывал в подворотнях, почти сбивал с ног запоздавших прохожих, увязавших в толстом слое снега, покрывшем всё вокруг.
Никита тихонько вошел на цыпочках в спальню, склонился над спящим, тронул его за плечо. Тот встрепенулся и живо приподнялся на пуховой перине.
— Ну что случилось?
— Батюшка, визитёр к тебе. Постучался со двора, уж очень до тебя рвался. Мол, дело есть неотложное. Не понять, юродивый или немец какой. Уж очень чудну говорит. Так я его к тебе в кабинет провел.
Человек протер глаза, кряхтя поднялся с широкой постели, скинул с головы ночной колпак, оголив солидную плешь, обрамленную короткими седыми волосами. Накинул поверх ночной рубашки поданный Никитой халат. С трудом передвигая свое грузное тело на больных ногах, прошел в кабинет. Вслед за ним шагал Никита с зажженным канделябром в руках.
Навстречу им шагнул грязного вида мужик с всколоченной бородкой, в драном тулупчике и разбитых онучах. Нежданный полуночный гость схватил хозяина за руку, с жаром потряс её и хрипло произнес:
— М-михайло Васильевич, ради Бога извините за вторжение! Но п-помочь мне можете только вы. Вы м-можете сделать это в своей лаборатории. Стерженёк. Стерженёк из первосортной стали. С-сломался, подлец!
