Стервятники - [27]

* * *

Стоявшие снаружи женщины наблюдали за карточной игрой, хотя абсолютно ничего в ней не понимали. Одна из них, коренастая, с бледным невыразительным лицом и со странным, каким-то отвислым ртом и заостренным подбородком, была одета в то, что некогда являлось платьем, а теперь превратилось в обычный мешок из хлопчатобумажного тряпья. Другая же была заметно моложе, стройнее и могла бы показаться даже симпатичной, если бы не этот нездоровый цвет ее кожи, косматые волосы и совершенно отупелый взгляд. На ней были старая, слишком туго обтягивавшая грудь клетчатая рубашка и мешковатые брюки цвета хаки. Втайне она очень гордилась этими деталями своего туалета, хотя и едва ли могла припомнить причину этого чувства.

Женщины стояли молча, бледные, похожие на омываемых лунным светом личинок навозных мух. Они видели, как один из сидящих мужчин перетасовал и принялся сдавать карты: потом все зажали их в руке наподобие веера и принялись по очереди и неспешно бросать по одной на стол. Все, что происходило на глазах этих женщин, тут же ими забывалось. Они словно ждали наступления какого-то события... – но оно так и не наступало. Так они и стояли, покуда терпение их окончательно не иссякло, после чего обе, не сговариваясь, но словно подчиняясь единой воле, повернулись и медленно побрели в сторону ручья.

Сверчки, яростно стрекотавшие в высокой траве, при приближении женщин тут же умолкли. Дом окружила полная, гробовая тишина, хотя длилось это совсем недолго, в сущности, какое-то мгновение, поскольку изнутри тотчас же послышался чей-то громкий смех. Гулявший снаружи прохладный, чуть зябкий ветерок все чаще напоминал, что не за горами зима, когда окончательно стихнут все эти звуки в высокой траве и на смену им с наступлением темноты придут голоса ночных птиц и завывание ветра.

19.50.

Женщины прошли около полумили в сторону берега, ступая по узкой полоске тропинки, которая едва белела у них под ногами, озаряемая слабым лунным светом. Тропинка эта была им хорошо знакома: на протяжении всего последнего года дом пустовал, а потому они постепенно стали относиться к нему как к своей собственности, хотя при этом и проявляли осторожность, стараясь, чтобы их там никто не заметил. В двух милях к северу оттуда стоял еще один дом, но люди жили в нем круглый год. Они видели острый топор, которым ловко колол дрова живший в доме мужчина; видели и троих его крепких сыновей, увлеченно копошившихся вокруг стоявшего во дворе автомобиля. Оставался, правда, еще один, третий дом – примерно в трех с половиной милях на юго-восток, – однако рядом с ним проходило шоссе, а потому приближаться к нему было небезопасно.

Зато этот вот дом... Этот дом слишком уж долго пустовал. По ночам, в темноте, дети играли в нем, время от времени вытворяя на его чердаке всевозможные ребячьи фокусы. Словно вспомнив о нем, молодая женщина кивнула какой-то своей мысли и грязной, заскорузлой рукой потерла полные груди. Ну что ж, скоро они снова продолжат в нем свои игры.

Женщины медленно брели по тропе, пока перед ними не раскрылся громадный купол ночного неба – наконец-то они увидели море. Перед ними раскинулась широкая полоса прибрежной зоны, спокойная и неестественно белая на фоне беспрерывно меняющейся панорамы волн, а само море казалось диким водоворотом света и движения на фоне спокойного, безмятежного неба, звезд и луны. И в такой же степени, как другие женщины знали друзей, книги, магазины и мужей, этим двум было знакомо лишь вот это – и, пожалуй, немного еще кое-чего. А так – песок, небо и море.

В том месте, где тропинка углублялась в песчаные дюны, обе женщины на несколько секунд остановились, тупо уставившись на море. Там, вдалеке, должен был находиться остров, где несколько когда-то живших и давно забытых поколений людей дали жизнь и им самим. И хотя отделявшее их от острова расстояние было слишком большим, чтобы можно было что-то разобрать, их глаза все же выхватили у кромки горизонта темное пятно, которое и должно было быть этим самым островом. В их душах при этом не пробудилось абсолютно никаких эмоций – разве что ощущение собственной принадлежности, некоего родства, связи, причем связь эта была действительно крепкой. Изредка помаргивая, они смотрели в сторону моря. Маленькие ночные птицы скакали у самой кромки воды, поклевывая песок; в раскинувшемся позади них лесу жабы жадно заглатывали мотыльков и слизней. Женщины продолжили путь к своей пещере, до которой теперь оставалось всего несколько ярдов.

Ночная прохлада выгнала наружу населявших прибрежную зону крабов-привидений. Женщинам очень нравилось гоняться за ними; в сущности, это была одна из их любимых забав. Стремительный шаг влево или вправо, и крабы на шесть-семь футов разлетались в разные стороны. Женщины пристально наблюдали за их неуклюжими, но довольно проворными боковыми перемещениями; при этом они никогда не пытались поймать их – просто пугали.

Дышали крабы жабрами, которые постоянно приходилось увлажнять, а потому днем они глубоко зарывались в толщу песка и наружу выбирались – чтобы поохотиться – лишь по ночам или в дождливую, ненастную погоду. Ночью их белесые тела становились почти незаметными на фоне окружающего песка, а потому о существовании животных можно было догадаться лишь по их движениям. В такие мгновения весь пляж словно оживал и начинал шевелиться у них под ногами. Женщины со смехом гонялись за крабами, едва ли толком осознавая, что все живое на пляже боялось их и старалось ненадежнее и поскорее укрыться от непонятных и слишком навязчивых пришельцев.