Стервами не рождаются - [7]

— Убирайся отсюда. Я больше не хочу тебя видеть. Ты предала меня. Нанесла удар в спину. Не могу поверить, что ты так легко отказалась от меня. Это просто не укладывается в голове. Еще раз повторяю: уходи и не возвращайся. И не звони, я не буду с тобой говорить. Уходи.

Валерий демонстративно повернулся к ней спиной. Марина готова была поклясться, что на его глазах блестели слезы. Что же она натворила! И обратного пути нет, сегодняшний день это показал. А что же она скажет дома? Ведь приданного уже горы на антресолях лежат, бланки приглашений на свадьбу закуплены. И платье это дурацкое, свадебное — зачем они его так рано купили? Ведь плохая примета, она же им говорила, а ее не послушали. О Господи!

Дома ее ждало продолжение кошмара. Ирка что-то брякнула по поводу «такой сердитой невесты», и Марина закричала на весь дом, что свадьбы не будет. НЕ БУДЕТ! Сразу же появилась мать и начала выяснять, что же произошло. Когда она поняла, что из старшей дочери слова не вытянешь, то пошла названивать родителям Валеры. Трубку снял сам Валера, он, оказывается, тоже уже успел добрать до дома. Видимо, в ответ на драматичное воззвание несостоявшейся тещи, он посоветовал расспросить обо всем саму Марину, потому что мать снова повернулась к ней с воплем: «Кто-нибудь из вас мне все же объяснит, что происходит?» Тут Марина уже не выдержала, и заорала в ответ: «Не лезьте в мою жизнь! Хватит уже, наигрались! То вам свадьбу подавай, то объясняй, почему мы себя так ведем, а не иначе! Мы расстались, и хватит об этом!» После этого она хлопнув дверью, закрылась у себя в комнате.

Через полчаса в дверь осторожно постучали. Так мог стучать только отец, потому что мать обычно колотила по двери кулаком, а Ирка, не мудрствуя лукаво, пинала ее. Марина открыла и впустила отца, не забыв снова закрыться. От ее семейки можно было ждать чего угодно, особенно в такой ситуации. Она бы не удивилась, если бы сейчас обнаружила под дверью подслушивающую Ирку или даже саму мать. Они обычно не брезговали ничем, лишь бы докопаться до сути происходящего, если считали, что непременно должны это знать.

— Что случилось, малыш? Вы действительно расстались?

— Да, папуль. Это так.

— И ничего изменить нельзя? Помириться не хотите?

— Даже если бы это и было возможно, то не думаю, что у нас бы после этого все было бы хорошо, такое не забывается. Видишь ли, папуль, я сделала одну большую глупость, а теперь за нее расплачиваюсь. Понимаю, со стороны это выглядит очень некрасиво, я действительно во всем виновата, но что мне теперь делать? Приговорить себе к пяти годам строгого расстрела? А толку-то? Даже если представить, что мы помирились, я не знаю, смогла бы я дальше быть с ним? Наверное, нет. В одночасье стали друг другу чужими людьми, да еще и врагами при том.

— Жаль, конечно. Хотя, сейчас я могу тебе об этом сказать, Валера никогда мне особенно не нравился. Вот твоя мать от него просто млеет, а мне он всегда казался слишком правильным, этаким рафинированным мальчиком. Всегда говорил именно то, что от него ждали, и именно тогда, когда надо. Всем улыбался, перед всеми расшаркивался. Опасаюсь я таких людей, никогда нельзя быть до конца уверенным, о чем же они думают на самом деле. Не лицо, а маска, не человек — а роль. Я раньше не хотел тебя огорчать разговорами об этом, ты-то от него просто на седьмом небе от счастья была. Может быть, оно и к лучшему, что свадьба расстроилась. Не было бы счастья, да несчастье помогло. И я не думаю, что ты натворила действительно что-то ужасное, ты на это просто не способна, я-то своего первенца, своего малыша хорошо знаю. А ошибки все мы в этой жизни совершаем, безгрешных людей просто не бывает. Уж поверь своему старому папке.

— Ох, папуль, боюсь что ты меня как раз не знаешь. Я сама от себя такого не ожидала, что уж про тебя говорить. Даже вспоминать об этом не хочу, настолько стыдно становится.

— Да брось ты, не бери в голову. Тебе и так с нашими мегерами теперь хлопот не оберешься, так что три все к носу. Я тебе здесь, увы, не помощник — меня они и в грош не ставят. И не позволяй втаптывать себя в грязь. Никому, даже если действительно считаешь себя в чем-то виноватой. Ладно, не грусти, а я пойду.

* * *

Отец был прав, от матери с сестрой ей теперь совсем не стало жилья. То одна, то другая учили ее жить и лезли с лицемерными советами, из которых выходило, что она, Маринка — дура, каких еще поискать. Такого мужика упустила! И родители у него состоятельные, и сам без тараканов в голове. Даже не курит! (Это почему-то был последний и самый сильный по мнению матери аргумент). Неизвестно какими путями, но через неделю они точно узнали, по какой причине рассталась бывшая неразлучная парочка. Валера, скорее всего, решил, что держать язык за зубами — слишком большая услуга по отношению к неверной возлюбленной. Вот тут Марина и узнала, что творилось дома до этого, было не кошмаром, а так, легкой разминкой. Мать демонстративно поджимала губы, когда Марина проходила мимо нее, а потом шипела вслед: «Распутница, бессовестная девка. Так опозорить нашу семью!» Ира была более изобретательна, и то и дело Марина находила в своей комнате записки с грязными намеками (с сестрой она перестала разговаривать окончательно). Мышке казалось, что она сходит с ума, или скоро сойдет. И убежать было не к кому. Благодаря умелой маминой политике, на последнем курсе института она обнаружила, что у нее нет ни одного человека, с которым она могла бы просто поговорить о чем-нибудь, кроме учебы. Все друзья ее вне института были и друзьями Валеры, и наверняка приняли его сторону в их конфликте. Узнать же поточнее она не имела никакого желания. Не хватало еще и от них гадости выслушивать, ей и родной матери хватает.