Стерх: Убийство неизбежно - [31]

– Ты слышал когда-нибудь о фальшивых паспортах?

– Ха, о фальшивых паспортах я могу спеть пану Стерху не одну байку. Кроме того, паспорт пана Делюжного был настоящим, выданным в ментуре, без балды. Я проверил. А что касается выговора… Мне неизвестно, откуда Делюжный приехал в Приднестровье. Он мог осесть там, будучи и из москалей, как ты. Но мне показалось, что у него небольшой след Ставропольского выговора.

– А не обратил ли ты внимание, братец, на его машину? На номера, которые стояли на его «Вольво»?

– Разве у него была «Вольво»? Удивительно, я решил, что он прибыл к нам на сереньком «Запорожце». И вот у этого «Запора» номера были самые что ни на есть Приднестровские. Но я готов признать, что мог и ошибиться, ведь так трудно следить за всем, что тут происходит, и правильно определить машину каждого из наших гостей… Ты не находишь, что это почти невозможно?

Стерх сложил лицензию, забрал свои сигареты, допил вино. Все это не имело смысла. Митяше и Нюре дали двухместный номер, хотя ни у кого не возникало сомнения, что они не муж с женой. На них натравили этого золотозубого шакала, потому что это считалось в порядке вещей. И он должен был выбить, выпросить, «отначить» у мягкотелого дурачка-москаля какую-то дополнительную мзду. Это был их бизнес. Обычный, бесчеловечный хохляцкий бизнес, когда платить должен тот, у кого есть деньги. Безотносительно к тому, насколько это справедливо и честно.

Если украинские таможенники прославились на всю Европу своими немереными поборами, если они практически грабили поезда с пассажирами, пересекающими узкую полоску случайно доставшейся им земли между Ростовом и Белгородом, если верхушка погрязла в воровстве, размеры которого превышали только размеры воровства российского, если вся эта, так сказать, «незалежная» республика годами не платила за газ, за нефть, поставляемые из России, а при случае и подворовывала его, – то почему в этом подлом и грязном отельчике в пригороде Симферополя должно быть иначе?

– Один последний вопрос? Это ты спустил воду из моей машины, или это сделал Митяша?

– Кто?

– Ты или он?

Внезапно золотозубый оскалился в совершенно очевидной маске ненависти.

– Этот фраер не сумел бы спустить воду. Он бы разлил ее по асфальту, и ты мог бы заметить… Пришлось мне попросить у уборщиц таз, плоский такой… Чтобы ты не трехнулся.

– Понятно, – кивнул Стерх. – Очень правильная оценка способностей… пана Делюжного.

Он купил по дороге бутылку сухого вина и вернулся к себе, на шестой этаж. Вызвонил к себе Вику, и они вдвоем съели ранее принесенные булочки, которые оказались безвкусными, как и местные пельмени, выпили вино.

Теперь их положение стало безнадежным. Митяша мог прикончить Нюру где угодно, сбросив ее с горы. А мог утопить, отправившись поплавать под луной и парализовав одним, достаточно простым ударом в шею, или вообще убить ее и закопать в тенистой, диковатой местной лесопосадке, хотя в такой версии Стерх уже сомневался, для этого все-таки требовалось какое-то присутствие духа, которое Митяша, кажется, ни разу не продемонстрировал.

Когда Вика ушла, чтобы позвонить своему приятелю из «Вечернего Симферополя», Стерх опять разделся и лег в кровать. Его трясло, он чувствовал себя не просто больным, а неизлечимым. К тому же, он не верил, что их трюк с милицейскими сводками хоть чуть-чуть поможет делу. Но ничего другого не придумывалось.

Он хотел бы еще разок уснуть, но стоило теперь ему закрыть глаза, как он видел, как меняется лицо Митяши там, над пропастью, за стоящей на самом краю Нюрой. И почти тотчас в его сознании возникало виденье того, как Митяша цеплялся за Нюру, как приникал к ней, стараясь спрятаться под ее слабые, девчоночьи руки от ужасов и подлости мира, либо от своей подлости и глупости… Он без сомнения любил Нюру, как без сомнения, она могла быть ему превосходной женой. Если бы не эти дурацкие новорусские замашки, если бы Митина жизнь сложилась чуть более правдиво и правильно, с достойной работой, с пониманием того, что есть на свете совесть и правда… Да, тогда он оказался бы вполне неплохим человеком. И никогда, разумеется, не случилось бы этого убийства. Которого он сам-то не хотел, даже не желал себе его представлять, даже не собирался совершать…

Стерх повернулся на бок, и стал смотреть в окно, на далекие огоньки домов, в которых он никогда не побывает. За этим убийством стоял не сам Митяша, за ним стоял его отец, этот Вильгельм Витунов, названный, если принять во внимание его возраст, в честь Рот-Фронта, в начале тридцатых, когда нерусские имена вдруг запестрели в наших загсах.

Где-то, может быть, за стенкой, ударили часы. Это был не мелодичный бой, а вполне дешевое бряцанье, оно известило, что наступило девять часов. Стараясь избавиться от этого звона, Стерх, наконец, заснул.

Утром следующего дня он с Викой еще раз сходил в «Вечерний Симферополь», проглядел разные сводки. В них не было ничего похожего на несчастный случай с девушкой. Расплатившись с журналистом, обеспечившим им такую услугу, двумя бутылками массандровских вин, хотя сам парень, кажется, был бы не против московской водки, они вышли из редакции, расположенной в солидном, еще сталинском здании с колоннами.