Стерегущий - [89]

О недоверии к офицерам, честно и не боясь, признались адмиралу опрошенные им порознь у себя в каюте несколько специалистов и матросов сверхсрочной службы.

Выслушав моряков, искренно возмущавшихся невежеством некоторых своих командиров, адмирал нашел необходимым в ближайшие же дни проверить не только боевые качества офицеров, но и уровень их теоретических знаний и практических навыков. В то же время он чувствовал неловкость и раздражение: и за то, что ему предстоит произвести эту работу, и за то, что находятся люди, считающие для себя возможным служить во флоте офицерами без любви к делу, без знания дела.

Потом мысли перешли на другое: удастся ли «Стерегущему» и «Решительному» отыскать местопребывание японской эскадры?

Тревожное раздумье мешало сну. Скоро он понял, что не уснет сейчас, и встал. Перед тем как сесть за стол, взглянул в окно. Лунная ночь шла тихою поступью, не спеша. С неполным еще лунным светом соперничали лучи прожекторов с Золотой горы и Тигрового полуострова, освещавшие то рейды, то море.

В дверь постучали. Мичман Пилсудский, прибывший из штаба адмирала Витгефта, привез экстренное сообщение, что с наблюдательных постов замечены вражеские корабли, направляющиеся к рейду.

Макаров отправил Пилсудского на квартиру к капитану первого ранга Матусевичу с требованием явиться в штаб и сам отправился туда же.

Адмирал подъезжал к штабу, когда береговые батареи открыли огонь по появившимся на внешнем рейде японским истребителям.

Явившемуся капитану Матусевичу адмирал приказал выйти с миноносцами «Выносливый», «Властный», «Бесстрашный» и «Внимательный» и отогнать в море корабли противника.

Остаток ночи Степан Осипович провел в штабе.

До рассвета никаких сообщений о судьбе ушедших в море шести миноносцев не поступало. Чтобы быть готовым ко всяким случайностям, адмирал решил находиться при эскадре, подняв свой флаг на крейсере «Новик».

Солнце едва-едва золотило верхушки гор, когда адмирал приехал на Адмиралтейскую пристань. К его удивлению, он нашел на ней Верещагина и полковника Агапеева, одного из своих ближайших помощников.

— Василий Васильевич, — искренне изумился Макаров, — что вы тут делаете в такую рань?

— Наблюдаю за ходом истории. Слушал ночную пальбу береговых батарей. Просидел у окна до рассвета, ожидая, не повторится ли двадцать шестое января. А рано утром увиделся с Александром Петровичем, и полковник мне любезно разъяснил, что японцы действительно делали попытку прорваться на рейд, а наши миноносцы пошли их отгонять. Вот я и решил ввернуться в самую гущу событий.

— И пришли в такую рань? Небось и кофе не пили?

— Да ведь и вы явились не поздно, — в тон Макарову произнес Верещагин. — А что до кофе, то в Порт-Артуре я очутился, чтобы не в кофейнях сидеть, а быть участником боев.

Верещагин и Макаров дружески посмотрели друг на друга и рассмеялись.

— В порту боев много не увидите, — пошутил Макаров. — В порту больше драки происходят. Сражаются в море.

— То-то вы в море все выходите…

— Не иронизируйте, Василий Васильевич. С завтрашнего дня, ей-ей, каждодневно выходить будем.

— Почему с завтрашнего, а не с сегодняшнего? Лучше сегодня, чем завтра, — это ведь старая истина.

— Врага никак не нащупаем. Черт его знает, где Того прячется? Если «Стерегущий» мне сегодня сведений о Того не привезет, сам пойду в разведку на «Новике».

— Один?

— Нет, с матросами.

— А сейчас вы куда?

— Туда же. На «Новик».

— Ну, если вы на «Новик», то и я с вами. Возьмете?

— Ну, что мне с вами делать? — развел руками Макаров. — Имейте только в виду, что я намерен произвести дальнюю разведку с боем. Смотрите, как бы вам на «Новике» не пришлось пережить чего-нибудь неожиданного.

— Эх, Степан Осипович, знаем мы с вами друг друга лет тридцать, а вы все такими вещами шутите. Мой «крестик» георгиевская дума мне за что-нибудь присудила?.. И разве нам с вами в Средней Азии у ворот столицы Тамерлана или Хивы, безопаснее было?.. Мне опасности не под стать бояться — я русский.

— Василий Васильевич, — мягко сказал Макаров, — я вовсе не шучу. Я действительно боюсь за вас. Вы не просто русский, вы талантливый русский художник. Ваше бранное поле — жизнь, тогда как для нас, военных, бранное поле всегда либо жизнь, либо смерть. Для меня мой долг — бой, для вас ваш долг — кисть. Я обязан предупредить вас, что пойду на рискованное дело. Где начинается море, там может кончиться жизнь.

— Благодарю вас. Я давно знаю, что для вас, где кончается море, там кончается и жизнь. Но ведь и моя работа художника немыслима без знания жизни народа: его труда, его радостей, его страданий и его подвигов.

— Так на «Новик»? — весело блеснул глазами Макаров.

— На «Новик», — ответил Верещагин. — Какое чудесное наименование для корабля! Насколько мне помнится, так назывались в старину люди, вносившие в военное и другие дела новые начала, новые умения. Быть может, порт-артурский «Новик» тоже символ обновления Тихоокеанского флота, и ваш флаг на нем — флаг борьбы со всеми гнилыми традициями, со всем тем, на что ропщут сейчас порт-артурские моряки.

— Спасибо на добром слове, — растроганно ответил адмирал. — Беру на себя смелость сказать, что из «Новика» я постараюсь сделать корабль, свято чтущий памятные заветы Гангута, Чесмы и Синопа.