Стерегущий - [21]

— Наоборот, вполне понятно. Япония шумит, чтобы склонить Вилли[11] на союз с нею. Недавно все это точь-в-точь — до смешного похоже — она выделывала против Англии, пока не добилась от нее сокращения английских аппетитов в Китае и присоединения к английским владениям только порта Вэй-Хай-Вей, а не всего Шаньдуня.

— Какое мудрое объяснение! Я преклоняюсь перед вашим величеством, — продолжал восхищаться дядюшка.

Застегивая крючки кафтана царя и выправляя на груди золоченые клюшки, он неожиданно добавил:

— Помню, как раз в день взятия Киао-Чао германским флотом я имел честь одевать в такой же мундир моего государя. Император очень любит русские формы и этим особенно хотел отметить знаменательный для Германии день. Когда его величество был уже в русском мундире, он милостиво изволил сказать мне, что был бы очень рад увидеть ваше величество соседом его величества не только в Европе, но и в Китае.

— Значит, Вилли был доволен приобретением Киао-Чао?

— Вполне. Настолько, что спустя несколько времени после завоевания этого порта поднес его как подарок своей супруге императрице в день ее рождения, пошутив, что это не совсем обычный именинный крендель. За парадным обедом в присутствии дипломатических особ император еще раз высказался в том смысле, что, поскольку ваше величество изволит становиться твердой ногой на берегах Тихого океана, флот вашего величества делается старшим братом германского флота в китайских водах.

— Так Вилли этого хочет? — спросил Николай, оглядывая себя в зеркало.

— О, да. Император любит повторять, что ваше величество — великий адмирал Тихоокеанского флота и что истории только и остается утвердить это мнение.

— Интересно, думал ли когда-нибудь Вилли о Корее? — сказал Николай, отходя от зеркала и вдыхая в себя воздух примерочной — смесь плохо проветренных запахов сукна, кожи и нежилого помещения, какой бывает на складах готового платья.

— Много раз. Император говорит, что это варварская страна и что она должна быть еще наказана за свои преступления перед богом, совершенные ею тридцать пять лет назад, когда она зверски умертвила всех европейских миссионеров. Помню, когда «Дейтше банк» и «Дисконтогезельшафт банк» ходатайствовали перед германским правительством об открытии своих отделений в Корее, император ответил, что немцам нечего делать в Корее до тех пор, пока провидение не покарает преступников. Император остался непреклонным в своем мнении и тогда, когда ему стало известно, что французские финансисты и особенно банкирский дом Госкье бросают в Корею огромные инвестиции.

Николай задумчиво молчал. Направление его мыслей в какой-то мере совпадало со смыслом болтовни Штрюмпеля. Ему больше и больше начинал нравиться этот благообразный старик, произносивший английские слова с каким-то приятным немецким акцентом, весьма гармонировавшим со всем обликом «дядюшки». И царь решил вдруг пожаловать Штрюмпелю к Новому году нашейный орден Анны в знак монаршего благоволения.

Болтовня со Штрюмпелем развлекла и успокоила царя. В условленный час он принял Безобразова, уже позабыв свои мысли о жене и Кшесинской, но слегка возбужденный неожиданным напоминанием о Корее, сорвавшимся с языка дядюшки.

Николай ходил по ковру, останавливался, дотрагивался до разных вещиц, лежавших на волнистых бархатных скатертях, покрывавших круглые столы. Взял статуэтку датского фарфора, изображавшую тигра, лежащего со скрещенными лапами; тигр зевал, ему, видимо, было очень скучно.

— Госкье сказал мне вчера, что в Корее тигры своего рода божество. Пожалуй, этот мог бы сойти у них за идола, — произнес царь внимательно вглядываясь в изящную безделушку и осторожно кладя ее на место.

Статс-секретарь Безобразов держался с достоинством; только лукавый блеск глаз выдавал в нем человека, любившего весело пожить, наслаждаясь всем, что есть в жизни заманчивого.

— Корейцы верят в существование души у тигров, ваше величество. Тигр у них символ мужества и доблести, они стремятся подражать тиграм. В мою бытность в Сеуле я обратил внимание на то, что на многих домах кричащими красками были намалеваны тигры необыкновенно яростного вида. Но их почитатели на них не похожи. Корейцы добродушны и мягки характером. Они законопослушны. И я готов поклясться чем угодно, что никакие революции в этой стране невозможны, какие бы агитаторы там ни появились. Корейцы уважают силу и охотно подчиняются ей. Такой порядок издавна поддерживается их сановниками.

— Именно на это и рассчитывает Япония?

— Так точно, ваше величество. Именно на это. Хотя нет. Пожалуй, еще и на некоторые слабости корейского императорского двора и высших сановников. Позволю себе утрудить внимание вашего величества характерной сценкой. На приеме у корейского императора в Сеуле разговорился я с каким-то придворным, усиленно расхваливавшим мне японцев. Мне показалось это странным. «Вы много чем обязаны японцам?» — спросил я его в упор, «Мы обязаны им буквально всем, — ответил он мне. — Они привозят нам по дешевке товары, дарят чиновникам подарки. Под их благодетельным руководством и управлением Корея скоро станет великой и богатой провинцией славной японской империи. Но самое важное благодеяние в том, что японцы первые научили нас парадно сервировать обеденный стол и приготовлять кушанья на европейский манер. Благодаря японцам мы стали европейцами».