Стерегущий - [102]

Глядя на людей, ожидавших от него мудрых и смелых действий, адмирал понимал, что решение, пришедшее к нему утром на мостике «Новика», — решение единственно правильное.

— Сражаться, сражаться! — повторял он вполголоса. Конечно, выход эскадры на бой с хорошо подготовленным и оснащенным врагом — дело нелегкое. Но разве на палубах, в кочегарках и кубриках «Новика», «Пересвета», «Баяна», «Севастополя», «Петропавловска» мало людей, которые легко и охотно творят самые трудные дела?.. Разве не знал он русских матросов?.. Разве в течение сорока лет своих мирных и боевых плаваний не сроднился с ними, не полюбил навек, не научился гордиться ими в чужих и русских землях и водах?..

От всех этих мыслей в Макарове крепла решимость завтра же стать на мостик «Петропавловска», чтобы идти на нем впереди эскадры.

К госпиталю подошли корабельные подмастера и рабочие с Тигрового Хвоста. Остановились у фонаря, осмотрелись по сторонам.

— Кажись, Алексей Поликарпович?.. Он и есть! — услышал радостный оклик Лифанов.

Высокий, широкоплечий рабочий с размаху протянул ему правую руку, и когда он подал свою, дружески прихлопнул ее левой.

— На «Тигровке» как? Спокойно? Насчет «Стерегущего» слыхал?

— Затем и пришли сюда, чтобы узнать полностью. Видишь, сколько нас!.. У каждого на «Стерегущем» свои дружки были. Да и миноносец свой: собирали, а потом ремонтировали.

— Здесь тоже не у всех толку добьешься. Разве у самого адмирала?.. Айда к нему, поспрошаем!..

— У кого? У адмирала? Больно ты прыткий!

— Небось, — торопливо проговорил Лифанов. — Адмирал адмиралу рознь. Этот наших кровей!

Макаров, стоявший на возвышении под электрическим фонарем, был хорошо виден рабочим. В строгой морской форме, сосредоточенный и сурово-серьезный, он стоял, слегка подавшись вперед, словно всматриваясь в будущее России, которая доверила ему защиту своих рубежей.

— И в самом деле, братцы, чего нам робеть? — пылко воскликнул один из монтеров. — Нешто Анастасов, Тонкий и Бабкин такие люди, что про них стыдно спросить у адмирала? Да я у самого царя спрошу, где они.

— Правильно! — поддержал его товарищ.

— Разошелся! У царя спрошу! — раздался голос в толпе. — Поди, поди, сунься к нему! Царь, он в Зимнем дворце, а ты в России в конце. До Зимнего в восемьсот двадцать пятом году князей да дворян не допустили. Прямо с Дворцовой площади в Сибирь сволокли… А тебя, рабочего человека, ныне чай пить к царю позовут?.. Не мастеровой, а младенчик!

— Пошли, пошли, братцы, — заторопил Лифанов. — Риску мало. Один умный человек давно сказал про мастеровых, что терять им нечего, кроме цепей да нужды.

— Верно! — поддержали монтеры-монтажники. — Нажимай, Алексей. Делай тропку.

Толпа расступалась неохотно. Все хотели быть ближе к Макарову, и задние напирали на передних.

Энергично действуя плечами и локтями, Лифанов и «тигровцы» все же добрались, наконец, до церковной паперти.

— Ваше превосходительство! — срывающимся голосом закричал Лифанов. — Правду говорят, «Стерегущий» погиб?

Обернувшись на крик, адмирал утвердительно кивнул. Стоящие вокруг засыпали его тревожными вопросами:

— А инженер-механик Анастасов и машинные квартирмейстеры?.. А минеры?.. А Селиверст Лкузин?..

— Скрывать не буду, — твердо и звучно произнес адмирал. — Сегодня утром японцы потопили «Стерегущего»… На «Стерегущем» было пятьдесят два моряка: офицеры, кочегары, минеры, матросы, служившие родине, как подсказало им сердце.

В порывистом жесте, в голосе, в сверкающем взоре его народ почувствовал и гнев и боль.

Люди придвинулись к нему еще ближе, ожидая дальнейших слов. Вся площадь взволнованно загудела.

Адмирал поднял руку, требуя тишины. Но когда молчание, наконец, наступило и Макаров взглянул на затихшую тысячную толпу, у него захватило дыхание, не сразу нашлись слова.

— Друзья!.. Родные русские люди! — громко произнес он после длительной паузы. — Война только началась, но уже показали свое бесстрашие такие герои, как весь экипаж «Стерегущего», мужественно и яростно защищавший народную честь. Кто лишен этой чести, тот не имеет права называться сыном России. Русский народ никогда еще не был побежденным! Мы, его дети, его защитники, верим в неодолимую свою силу, в свое великое будущее!.. Клянусь вам, отныне каждый из нас, моряков, станет таким же дерзко-отважным, страшным для врагов нашей родины, каким был экипаж «Стерегущего».

Макаров остановился, глубоко передохнул и, весь подавшись вперед, словно всматриваясь в грядущее, маячившее ему вдали, чеканным голосом продолжал:

— Слава и вечная память погибшим героям! Смертью они попрали смерть! Подвиг их не забудет Россия!..

Адмирал говорил, а на далеком морском горизонте уже снова темнели дымки японской флотилии.

Лифанов, надвинув на лоб фуражку, внезапно опустил голову, искоса поглядел на товарища и тихо сказал ему:

— Эх, на что силы тратим! Людей каких губим зря!.. Хоть и не след сейчас каркать, а знаю: пропадет и наш адмирал… Не будет у нас в России добра, пока сам народ за ум не возьмется. — Он помолчал и добавил: — Что ж… может, война научит!.. Было бы за что муку принять.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Много славных страниц в боевой летописи русского флота, но подвиг эсминца «Стерегущий», его матросов и офицеров остался в народной памяти как один из наиболее волнующих и героических.