Степные волки - [29]

— Здравствуй, Малиновка! — сказал он.

Это был учитель из соседнего села. Он подошёл к девушке. Он был одет в люстриновый чёрный пиджак, шитую разноцветными шерстями рубашку и высокие сапоги. Девушка стояла перед ним, ласково сияя глазами.

— Здравствуйте, Геннадий Иваныч. Давно вас, Геннадий Иваныч, не видела. За всю зиму только однова, — проговорила она с кокетливым лукавством.

Учитель перебил её с кислым видом:

— Ах, Малиновка, опять ты говоришь «однова»? Нужно сказать: один раз! Ах, Малиновка, Малиновка, какая ты, право, бестолковая! Сколько раз я поправлял тебе вот именно это слово! Ох, Малиновка! — Он снова кисло поморщился.

— Ну, один раз, — поправилась девушка и покраснела.

Они помолчали.

— Видишь ли, Малиновка, — начал учитель и сконфузился, — видишь ли, мне было тяжело видеть тебя, и я избегал встречи. Дело в том, что нам надо расстаться. Как бы тебе сказать, мы не пара! Пойми сама, ей Богу! Видишь, я женюсь на дочери Аряпинского батюшки, то есть мы ещё не помолвлены, я даже никому ничего ещё об этом не говорил, но, вижу, батюшка не прочь. Я вот и теперь к нему еду; просижу часов до десяти и обратно; но ты встречать меня не выходи, поздно будет, да и не к чему. Нам надо расстаться. Я люблю тебя, Малиновка, мне тяжко, но прости меня, ты ужасно безграмотна; читаешь плохо, а пишешь Боже упаси как! Возможна ли будет совместная жизнь при таком разладе с орфографией.

Щеки девушки залил малиновый румянец, её тёмные брови задрожали.

— Орфография у меня ничего себе, Геннадий Иваныч, — процедила она, — я не рябая, не косая, не суглобая… И потом, и потом подучилась бы я, може, Геннадий Иваныч. То лето вы заниматься со мной было стали…

Девушка не договорила и потупилась.

Учитель окончательно растерялся.

— Вот то-то тебя не подучишь! Прости меня, Малиновка, но ты ужасно бестолкова! Вспомни прошлое лето. Помнишь, я диктовал тебе у Косого оврага? Два раза в неделю ходил туда и диктовал. И помнишь, как ты раз написала? Во-первых, аршинными буквами; ну, это оставим! Во-вторых, «Птицка Божiя ни знайѣтъ», ай и ять! Вместо а и е! Малиновка, ведь это ужас, что такое!

Учитель укоризненно покачал головой. Девушка стояла перед ним, виновато потупив глаза. Она хотела что-то сказать, но молодой человек перебил её.

— Видишь, тебе и самой стыдно. Ай и ять! Как же я возьму тебя после этого замуж? Нет, Малиновка, жена учителя должна быть грамотной!

В глазах девушки блеснули слезы.

— Подучилась бы я, може, Геннадий Иваныч! — повторила она, теребя кофточку.

Учитель досадливо махнул рукою.

— Ну, чего подучилась, ну, чего подучилась! Малиновка, что ты мне говоришь! Ну, как ты напишешь «ѣхалъ»? Ну, говори! Какое е?

Девушка посмотрела в бок, на ствол молодой липки, а потом себе под ноготь.

— Е приворотное, — с трудом вытянула она.

Учитель чуть не подскочил.

— Ай-ай, Малиновка, как тебе не стыдно, голубка! Какое это е приворотное? Что это за буква? Из какого алфавита?

Девушка всхлипнула. Учитель взял её за руку.

— Ну, не плачь, полно! Ты, может быть, хотела сказать э оборотное?

— Да.

— Ну, вот, то-то и есть, и закатила бы рюху!

Геннадий Иваныч минуту помолчал.

— А табличку умножения, — добавил он вздыхая, — мы учили, учили да так и бросили. Головка у нас не так устроена, чтобы что-нибудь запомнить! Нет, Малиновка, придётся мне — хочешь не хочешь — на батюшкиной дочери жениться! Она в епархиальном училище, Малиновка, полный курс прошла!

Девушка испуганно взглянула на молодого человека.

— Я теперь, Геннадий Иваныч, «знает», как следует пишу, — з-н-а-е-т, — торопливо назвала она все буквы.

— Я зимой, Геннадий Иваныч, — добавила она с той же торопливостью, — по целым дням над книжкой коптела. Сидишь, сидишь, бывало, пока в сон не бросит. Читать бойко стала, тятенька хвалит; умница, говорит!

Малиновка понурила смуглую головку и тронула рукою лифчик.

— Я табличку умножения даже, Геннадий Иваныч, знаю.

Молодой человек повеселел.

— Разве?

Девушка перекрестилась:

— Как перед Истинным.

— Божиться всё-таки не надо!

Геннадий Иваныч опустился на пенёк и пригласил девушку. Малиновка опустилась на траву ног.

Учитель сделал серьёзное лицо.

— Пятью пять? — спросил он строго.

Малиновка посмотрела на небо.

— Двадцать шесть, — сказала она.

Геннадий Иваныч порывисто встал с пенька.

— Так и знал, так и знал! Ах, Малиновка, Малиновка!

В глазах девушки блеснули слезы.

— Ну, двадцать четыре, — прошептала она.

— Так и есть так и есть — шептал учитель, вздыхая, и взволнованно ходил по луговине.

У Малиновки задрожали веки; на её лбу выступил пот.

— Да как же, Геннадий Иваныч, — плаксиво сказала она, — может, это… А вот трижды четыре, — добавила она уже радостно, — я знаю! Трижды четыре будет тридцать четыре!

— А пятью пять — пятьдесят пять? — сердито буркнул учитель издали и подошёл к девушке.

— Нет, Малиновка, я не могу жениться на тебе; ведь ты даже пятью-пять не знаешь!

Девушка заплакала, встряхивая круглыми плечами. Геннадий Иваныч минуту подумал.

— Ну, а Закон Божий ты проходила?

Малиновка всхлипнула.

— Проходила, Геннадий Иваныч, да не больно шибко.

— До каких пор?

— До потопа, Геннадий Иваныч.

На лице молодого человека отразилась мука.