Степные империи Евразии: монголы и татары - [27]
Что касается населения западного Дешт-и Кыпчака, то племена южнорусских степей (кипчаки-половцы) находились под воздействием соседней древнерусской культуры[275]. Кыпчаки же, обитавшие в глубине степи, более всего ценили свою независимость и не желали ни с кем вступать в «вассальные» отношения.
Чингис-хан не стремился наладить дружественные связи с Дешт-и Кыпчаком. Его отряды взяли штурмом и разрушили старый кипчакский торговый город Отрар. Хан Хулусумань хотел было подчиниться монголам, но те не пожелали этого и разграбили его улус[276].
Но монгольский лозунг «единства» продолжал действовать и в период вторжения Чингиса в Мавераннахр[277]. Слух о милостивом отношении кагана к уйгурам и карлукам докатился, очевидно, и до шахских гвардейцев-кипчаков. Поверив в идею «общности кочевников» и предпочитая сменить сюзерена и тем избежать гибели, они сдавали монголам среднеазиатские города и вскоре подвергались истреблению. Так произошло, например, в Самарканде с его 60-тысячным тюркским гарнизоном[278]. Таджикско-тюркские разногласия повлияли и на неудачный исход борьбы последнего хорезмшаха против завоевателей. Рассказав об оставлении союзниками Джелаль ад-Дина, хронист заключает: «Государи этого дома [хорезмшахов] совершили ошибку, взяв на помощь тюрок против такого же племени из числа безбожников»[279]. Конечно, пропаганда «единства» была направлена главным образом на привлечение на сторону монголов части знати Хорезмского царства — наместников, военачальников, предводителей кипчакских племен. Именно знать выступала инициатором губительных «союзов» с завоевателями. Простой же народ повсеместно брался за оружие, не желая отдавать родину на разграбление «родственникам»-монголам.
Идея тюрко-монгольского «единства», как видим, в период монголо-хорезмийской войны уже потеряла свою актуальность и выдвигалась в качестве лицемерного лозунга для раскола вражеских сил — шахских войск. Но что интересно: в среде кипчаков она находила отклик. Это ярко проявилось в ходе рейда Чингисовых полководцев-темников Субедэя и Джебе по Северному Ирану, Закавказью, Северному Кавказу и южнорусским степям в 1222–1223 гг.
Когда войско Субедэя и Джебе вступило в Азербайджан, то некий тюрк Акуш, «собрав жителей этих (азербайджанских. — В.Т.) гор и степей, тюркмен, курдов и других», присоединился к монголам, которые были «расположены к нему вследствие сродства»[280]. Но в первом же бою с грузинами рать Акуша была назначена в авангард, и множество доверчивых «тюркмен» полегло. Оказавшись на Северном Кавказе, в Дагестане, монгольские тумены встретили объединившиеся против них войска половцев и алан. Темники обратились к кипчакам: «Мы и вы один народ и из одного племени, аланы же нам чужие, мы заключим с вами договор, и вам нечего помогать им»[281]. Субедэй и Джебе разбили покинутых кипчаками алан, а затем напали на своих «соплеменников» и дочиста их ограбили[282].
Кочевники воочию убедились в жестокости и коварстве военачальников Чингис-хана. Неудивительно, что половцев Дикого поля охватила паника при появлении в южнорусских степях Субедэя и Джебе, которые в переговорах с Киевом уже не скрывали своих притязаний на «поганые Половче» как на своих холопов и конюхов[283]. Монгольские послы в 1223 г. говорили русским князьям: «Слышахом, яко (половцы. — В.Т.) и вам много зла створиша; того же дѣля и мы (их. — В.Т.) бием»[284]. Эти слова свидетельствуют о том, что монгольское командование трактовало отношения с кипчаками как акт возмездия. Но поскольку на Северном Кавказе непосредственно перед этим поведение кипчаков не давало повода для отмщения, то повод для мести следует искать в более ранних событиях, а именно в периоде под держки дештскими ханами античингисовской оппозиции[285].
После дагестанских событий разговор о монголо-кипчакском «родстве» или «единстве» уже не заходил. Восточный Дешт-и Кыпчак был молниеносно оккупирован отрядами Джучи. В западной же части кипчакских степей сопротивление монголам носило локальный характер, сводилось к отдельным стычкам с войсками Чингисидов[286]. Раздробленные и враждующие между собой, местные племена не приобрели даже мнимого статуса «союзников» Чингис-хана.
Видимо, достижение ими такого статуса было просто неосуществимо. Кыпчаки не были родственны монголам ни по происхождению, ни по языку. Косвенные свидетельства о родственных и свойственных связях некоторых племен Дешта с центральноазиатскими пришельцами[287] в принципе не опровергают тезиса о превращений «объединительной» программы в инструмент прямого завоевания.
У кыпчакских и монгольских ханов не было и не могло быть общих внешнеполитических интересов, как это было в Восточном Туркестане, в отношениях монголов с уйгурами и карлуками. Выше указывалось на разнобой в ориентациях различных групп аристократии Дешт-и Кыпчака в начале XIII в.: одна ее часть тяготела к Хорезму, другая — к Руси, третья стремилась сохранить полную независимость.
