Степные хищники - [20]

Чикомасов искал подходящие для разговора слова.

— Эх, судьба солдатская, — мыкаешься, мыкаешься по свету, как неприкаянный, никто тебя не пожалеет, никто не приголубит…

— Хочешь, кнутом приласкаю? — серьезно предложила Устя.

— Это ты со всеми такая обходительная или… Поди, есть какой-нибудь счастливец, что в рубашке родился? А? Есть ведь, девушка?

— Может быть, и есть, — согласилась та.

Дорога пересекала ерик, на дне его шагах в пятидесяти правее блестела в калужине вода.

— Родник, — сказал бывший с Чикомасовым красноармеец. — Давай коней напоим!

— Можно, — согласился Чикомасов. — А ты поить будешь? — спросил он Устю.

— Нет, — ответила та, радуясь, что непрошеные попутчики наконец-то отстанут.

Красноармеец, свернув с дороги, поехал прямо по бурьяну к воде. Вдруг его конь захрапел и шарахнулся в сторону, а из бурьяна выскочил волк, худой, длинноногий, с висящими клочьями невылинявшей шерсти. Конь Чикомасова взвился на дыбы, чуть не сбросив с седла хозяина, а Устина лошадь, закусив удила, понеслась вдоль ерика.

— Тпру-у! Тпру-у! Да стой же! — кричала Устя, изо всех сил натягивая вожжи.

— Держи-и! Перенимай! Передерни ей удила! — орал припустившийся следом Чикомасов.

Скачка продолжалась недолго: тележка, попав колесом в яму, слетела с передка, Устя потащилась на вожжах, но тут Чикомасов, заскакав спереди, остановил лошаденку. Андрея вместе с сеном вытряхнуло из телеги, и догонявший сзади красноармеец чуть не налетел на него.

— Ты откуда взялся? Кто таков? — удивился Чикомасов.

— Это мой брат, — сказала Устя.

— Документы!

— Нет у меня документов. Дядя заболел, а командир не отпускал, пришлось самовольно отлучиться.

— Дезертировал, значит? Та-ак. Придется тебя доставить по назначению.

— Дело ваше, — вяло произнес Андрей.

— А я как же? Товарищи, не трогайте его, — он и сам явится в часть. Право слово!

— Ты, красавица бесстрашная, одна доедешь, а дезертиров пускать у нас нет правов.

— Товарищи миленькие! — чуть не плакала Устя.

— Может быть, в самом деле отпустим? На чёрта он нам в разведке? — шепнул красноармеец. — Парень, видать, смирный, на бандита не похож.

Чикомасов замялся в нерешительности, но чувство служебного долга пересилило.

— Иди вперед! — строго приказал он.

— Андрюшенька!

— Не надо, сестренка, не плачь! Ничего не поделаешь, — утешал Андрей, прощаясь. — Счастливо тебе добраться до дому!

Устя осталась одна. Она долго смотрела вслед ушедшему брату, затем сильным рывком наложила тележку на передок и поехала к лесу.

«Покормлю, а там по холодку тронусь к дому. Надо бы спросить, чьи они такие… Этого ухажера я вроде видела где-то», — невесело размышляла девушка.

На опушке в тени деревьев Устя остановила лошадь, отпустила чересседельник, разнуздала и в тревожном раздумье повернулась к кургану. Потянувшаяся за травой лошадь толкнула ее оглоблей. От толчка Устя очнулась. «Надо бы распрячь, — мелькнула мысль, но тут же Устинья махнула рукой. — Пускай в упряжи пасется». Какое-то безразличие овладело ею, и только сердце сжималось, больно-больно покалывая в груди. — «Да нет, ничего они ему не сделают», — успокаивала она себя.

У куста, заплетенного сухой травой, Устя опустилась на зачерствевший без дождей суглинок. «И что за жизнь такая. Словно взбесился народ: норовят друг дружке горло перегрызть. Вот, хотя бы мураши: живут, трудятся, кормятся, и никто их не трогает».

Устя некоторое время следила за маленьким черным муравьем, тащившим куда-то крохотный прутик. Травяные стебли, комочки глины мешали ему: муравей спотыкался, падал, ронял ношу, находил и опять тащил.

— Ах ты, дрянь такая! Вот тебе! Вот тебе! — Устя несколько раз ударила с силой по тому месту, где только что трудился муравей и где разыгралась трагедия: к маленькому подбежал большой рыжий муравей и откусил ему голову.

«И тут нет правды! — горько усмехнулась Устя. — Везде одно и то же — бьются, враждуют, губят один другого, а ради чего, — сами не знают».

Принесшийся со стороны кургана глухой хлопок револьверного выстрела заставил ее вскочить на ноги. Напрягая до боли глаза, Устя смотрела туда. Страшное подозрение закралось в душу. На невзнузданной лошади с отпущенным чересседельником Устя помчалась к кургану.

— Дезертира задержали, — доложил Чикомасов.

— Из какой час… — хотел спросить Кондрашев и, не докончив фразы, замолчал, — перед ним стоял убийца командира роты. «Что за черт! На кого он так похож?»— опять, как тогда на митинге, мелькнула мысль.

— Из караульного батальона.

«Вот гад, — не боится! — подумал комвзвода. — Шлепнуть бы подлеца на месте, да нельзя: комэск за милую душу под суд отдаст, и за какую-то сволочь отвечать придется».

Чтобы успокоиться, Костя провел рукой по лбу. Рука была почему-то потная и холодная. «Смелый, нисколько не боится, а может быть, рассчитывает, что не дознаются?» Проверяя это предположение, Кондрашев зло спросил:

— Ты пошто комроты убил?

— Это не я, — внезапно побледнев, произнес задержанный.

— Я не я, и лошадь не моя. Стрелял-то ты?

— Я вверх. Товарищ, клянусь…

— Какой я тебе товарищ!

— Увидите, что я не виноват!

— Конечно, разберутся. Ну, шагай! — махнул Кондрашев плетью по направлению Переметного и скомандовал — Взвод, за мной шагом ма-арш!