Степной рассвет - [42]

— Прошу вас, отведайте. Этот Гьокуро собран на священной горе, в тот год, когда император запретил выращивать чай на ее склонах.

— Благодарю вас. Чай прекрасен. Генерал-доно, позволено ли мне будет спросить вас?

— Ну что еще за церемонии между нами, друг мой? Мы с вами знакомы не первый год и один на один можем говорить обо всем, не теряя времени на высокий стиль. Слушаю ваш вопрос.

— Этот Коссов сам отправится к нашей цели?

— Подполковник не может пока оставить без присмотра тренировочный лагерь Асано-бутай. Да и полковник Макото Асано его так просто не захочет отпускать. И даже такая важная операция как эта, не будет достаточным основанием для использования в качестве боевика инструктора такого уровня. Этот человек начал с нами контактировать еще в девятнадцатом. И мы очень довольны его работой. Помните ту историю с этим большевиком, как его… ах да, Лазо. Если бы не подполковник и его люди, мы вряд ли смогли бы так быстро обезвредить того мерзавца. Правда, тогда господин Коссов был еще молод и звание имел небольшое. Конечно сейчас, зная что подполковник сам прямо на месте руководит нашим новым делом, мы с вами чувствовали бы себя намного спокойнее. Но поверьте, ему есть кому поручить это дело, и эти люди справятся не хуже. Кроме того, планирование и подготовку этого рейда он проведет лично. Но потерять его в этом деле мы никак не можем, как впрочем и провалить само дело, ставки слишком высоки… Впрочем, в самый ответственный момент я не исключаю, что он захочет проконтролировать ход работы и сам отпросится у меня во Внешнюю Маньчжурию. В этом случае ни я, ни полковник Асано не будем ему препятствовать.

— Тогда, с вашего разрешения, следующий вопрос. По вашему мнению, сведениям о расположении учебного аэродрома, на котором в обучении коммунистов участвуют пилоты-тошибу, можно доверять?

— Вы думаете за несколько предвоенных лет НКВД успел переловить всех наших баргудских и русских агентов, и сейчас они работают под контролем?

— Простите, конечно же нет!

— Мой друг, вы напрасно волнуетесь. Те, кто предоставил мне эти сведения прекрасно знают чем и кем они рискуют. Здесь не может быть каких-либо серьезных ошибок или дезинформации. И предвосхищая ваш следующий вопрос отвечу, среди пленных пилотов предателей нет. Им просто предложили в учебных поединках завоевать право искупить свой позор, а тех кто будет летать лучше всех якобы отпустят. Первое условие скорее всего коммунисты выполнят, а вот второе… вероятно оно просто невыполнимо…

— У них, что собраны там такие безупречные мастера воздушного боя? Это Герои, прибывшие со Смушкевичем?

— На этот вопрос, как говорят гайдзины, я могу лишь развести руками. Мы не знаем в точности откуда взялись эти пилоты, и кто они. Выяснили пока лишь то, что это пилоты из пограничных войск, из организованного где-то на западе России нового Центра воздушного боя. Среди них есть и несколько пилотов, имеющих опыт боев в Китае, более точных сведений нет. Простите меня, мой друг, если я вас этим расстроил.

— Не стоит извиняться, генерал-доно. Моя разведка не может похвастаться и вдвое меньшим объемом разведданных. А вы уже и так очень много знаете о том, что там происходит. А можем ли мы использовать тех пленных пилотов для получения пригодного к полетам нового самолета. Ведь аэродромы расположены довольно близко друг от друга?

— И этот ваш вопрос тоже не простой. Я понимаю, мой друг, как бы вам хотелось этого. Но ответ на него, мы с вами, вероятно, в скором времени услышим от полковника Коссова…

***

Эскадрилья возвратилась из боевого вылета. В этот раз начлет оставался на земле. Прошедший вылет был не особо спокойным, ведь в этот раз кроме пулеметов самолеты применяли по противнику только осколочные авиабомбы. Удар по наземным войскам был проведен немного в стороне от плоскогорья, на участке слабо прикрытом зенитными средствами противника. Бочков не хотел полностью раскрывать И-14 до завершения операции с японцами, и приказал маскироваться под обычные «ишачки», а пушки применять только в экстренном случае. Случившаяся на обратном пути небольшая дуэль с шестеркой залетных Ки-27, закончилась вничью. Никто не был сбит, но двое пилотов были легко ранены пулями. Три самолета требовали двухдневного ремонта. Внизу под самолетами горели танки. Советские танки. Пилоты эскадрильи скрипели зубами от досады, но так и не выпустили ни одного восьмилинейного снаряда по противнику. В противном случае счет был бы другим. Начальство чесало в затылке. Горелкин видел, во что обходится запрет на применение пушек. И еще он видел, как горели рядом с плоскогорьем несколько брошенных на штурмовку бипланов И-15бис. А рядом горели танки, те самые, которые пытались прикрыть с неба «чижи». На этих-то устаревших самолетах японские зенитчики отыгрались в полной мере. Горелкин в очередной раз матерился, и приказал прекратить полеты на штурмовку. Терять секретные машины эскадрилье было запрещено. В то же время комэск понимал, запрет на применение пушек мог серьезно сказаться на уровне потерь и пора было принимать по этому вопросу какое-то решение. Горелкин поехал за советом к Бочкову. Павла, слушая загибы комэска, стала задумчиво чертить на черновике приказа огрызком химического карандаша.