Степная барышня - [20]

– - Пан, это вы? А я заснула и видела очаровательный сон. Сядьте здесь! -- прибавила она, указывая на диван.

Молодого человека стала бить лихорадка; он не решался сесть на диван; но панна Розалия, оттолкнув кресла, усадила его возле себя и, глядя на него с нежностью, спросила:

– - Что это, пан, какие у вас холодные руки?

При этом она прижала руку молодого человека к своему сердцу.

Молодой человек вскочил; ему послышался шорох за занавеской. Он неожиданно рванул ее -- и увидел, что дверь раскрыта. Панна Розалия вскрикнула, но молодой человек был уже в спальне и потом в коридоре, по которому бежал как сумасшедший. Прибежав в свой номер, он почти без чувств упал на диван и не скоро опомнился. Анонимные письма не лгали; Юзя на другой день объяснила ему все. Эта Юзя была родная сестра панны Розалии, которая обращалась с ней грубо и дерзко. Юзя из мщения, а вернее, из зависти испортила план своей сестры и спасла молодого человека. Сильная досада овладела им, когда он узнал, что мнимый преследователь мнимой вдовы был с ней заодно и что дети были взяты напрокат. Панна Розалия была фигурантка польского театра, исключенная за рассеянность в туалете. Свирепый господин потерпел тоже неудачу и тоже но рассеянности: он передернул карту, его побили и лишили средств продолжать карьеру. Взаимное несчастье соединило их. Узнав о приезде молодого человека с деньгами, они приняли похвальное намерение обобрать его: панна Розалия должна была разыграть несчастную жертву страсти, а свирепый господин злобного ее родственника. Предполагалось, что этот родственник, будто бы из желания погубить панну Розалию, явится к ней в критическую минуту со свидетелями и потребует от молодого человека денег, чтоб не опозорить несчастную. План был хорош, но конец не удался, хотя молодой человек все-таки недосчитался не одной тысячи злотых,-- он и сам не замечал, как платил по счетам панны Розалии магазинщикам, как давал ей деньги на процесс, не говоря уже о мелких тратах.

Эта история, с большим жаром рассказанная моим приятелем, вовсе не произвела на меня желаемого действия. Я догадался, что герой забавного похождения был сам рассказчик: так вот вследствие какого разочарования видит он во всех женщинах грязные расчеты и обман… Я устыдился, что хоть на минуту поддался глупым его подозрениям насчет Феклуши, и ломал голову, как бы мне половчее и не упоминая прошедшего высказать ей свое раскаяние, разумеется взвалив всю вину на приятеля.

На другое утро рано я отправился к реке, где ловила рыбу Феклуша, и не ошибся -- я нашел ее на том же месте. Долго я любовался грустно-задумчивой позой ее. Мне даже казалось, что она не обращала внимания на поплавок, глаза ее следили за быстрым течением воды. Солнце и комары не беспокоили ее. Она была вся закутана в белом и очень походила на красивую и печальную статую на какой-нибудь гробнице.

Я вышел из своей засады и стал ломать сухие сучья, будто не замечая никого, но между тем я глядел в воду, где ясно отражалась вся фигура девушки. Феклуша вздрогнула, завидев меня; хотела встать, но потом, вздохнув тяжело, перекинула свою удочку так тихо, что это движение можно было принять за плеск рыбы на поверхности воды. Долго мы притворялись, что не замечаем друг друга; наконец мне это надоело. Я раскланялся с Феклушей, она отвечала мне не ласковым, но и не сердитым поклоном.

– - Вы давно здесь? -- спросил я.

– - Давно.

– - А я вас сейчас только заметил.

– - А я вас давно видела.

Я покраснел. К чему лгать даже там, где вовсе нет нужды?

Разговор наш прекратился, и к возобновлению его я не придумал ничего лучшего, как спросить:

– - Григорий Никифорыч и Авдотья Макаровна здоровы?

– - Здоровы.

– - Встали?

– - Давно.

Снова настало молчание. Я бросил попытку поддерживать разговор, уселся на берегу и стал смотреть, как Феклуша ловит рыбу, которая -- от моего глазу, что ли,--часто срывалась.

– - Не мешаю ли я вам? -- спросил я.

Феклуша покачала головой, осмотрела внимательно червя и закинула так ловко удочку, что чуть не коснулась другого берега реки, где я сидел.

– - Значит, вы не верите в дурной глаз? -- спросил я.

– - Нет.

– - А есть дураки, которые всему верят, например, ваш сосед; да он скоро будет бояться, чтоб его не обратили в волка недобрые люди.

Феклуша молчала и внимательно слушала меня; ободренный этим, я продолжал:

– - И такие люди, право, очень опасны, они могут сбить с толку человека и заставить его наделать тысячу глупостей, которые тот готов бог знает чем выкупить.

Красноречие мое иссякло, тем более что слушательница моя ровно ничего не возражала; она по-прежнему смотрела и слушала с грустью.

Я замолчал, недовольный собой. Посидел, повертел прутиком, сломанным с ближайшего куста, наконец встал, простился с Феклушей и пошел домой.

Я еще никогда в жизни не находился в таком неловком положении перед женщиной, как в эту минуту. Заметь я малейший расчет со стороны Феклуши -- мстить мне своей холодностью или тешиться моим раскаянием,-- дело другое. Нет! Она так просто и глубоко была оскорблена мною, что ей и в голову не приходило извлекать из своего положения какие-нибудь выгоды или рисоваться. Однако мне от этого не было легче; я желал уловить что-нибудь невыгодное для Феклуши и тем облегчить свою совесть.