Степень вины - [7]

— Похоже на твою квартиру в Ист-Кэпитол. Узнаю некоторые работы.

Едва заметно улыбнувшись, показала на красно-голубой эстамп с геометрически правильным шаром — он как будто начинал вращаться, если к нему приближались.

— Это Вазарели[3], я помню, ты говорил.

Легка на помине, подумал Пэйджит, переводя взгляд с женщины на сына, хотя они не упоминали о ней — разговор касался ее лишь косвенно. От удивления и сдерживаемого раздражения Пэйджит не мог вымолвить ни слова.

— Думаю, ты узнал свою мать, Карло, — наконец произнес он.

Карло был между ними как в западне, не зная, что сказать, что сделать. Одарив мальчика нежной, почти интимной улыбкой, она подошла к нему.

— О да, — невозмутимо бросила она Пэйджиту. — Мы встречались.

Пэйджит был поражен — настолько они оказались похожи: черные волосы, оливковая кожа, точеные черты лица — утонченность, сочетавшая силу с некоторым изяществом. В Карло ее грация была пока лишь проявлением юношеского, несмелого еще чувства собственного достоинства, которое разовьется скорее в элегантную непринужденность, чем в стремление к самоутверждению. Как это было у нее.

— Какими судьбами? — спросил он.

— Работа, — ответила она, явно не желая вдаваться в подробности. — Интервью.

Если уж она и обязана давать какие-то объяснения, говорил ее тон, то делать это будет не в присутствии Карло. Мальчик переминался с ноги на ногу, как сват на первом, вялотекущем свидании жениха и невесты. Пэйджиту стало отчаянно жаль его.

— Не переживай. — Мария взяла Карло за руку. — Он всегда немел в моем присутствии. В двадцать девять лет единственное, на что решился, — пригласил меня к себе. И мне ничего не оставалось сделать, как принять его приглашение.

Карло улыбнулся. Он был по-прежнему смущен, но ее добродушное подшучивание принесло ему облегчение:

— Почему же ты согласилась?

— Когда я была маленькой, я хотела выйти замуж за кинозвезду Кевина Костнера. У твоего отца оказался такой, ну просто непередаваемый шарм!..

Пэйджит почувствовал к ней благодарность за то, что она старалась ободрить Карло, расстроенного и растерянного от этой неестественной встречи.

— Я не онемел. Просто занят обедом. У меня сейчас что-нибудь подгорит. — Он помедлил, стараясь поймать взгляд Карло. — Пообедаешь с нами?

— К сожалению, не могу, — полуулыбка давала понять, что она обижена его холодным тоном. — Иди готовь. Карло покажет мне дом.

Пэйджит заметил, что у нее теперь иной выговор. Прежний слишком явно выдавал ее итальянское происхождение — она была американкой лишь во втором поколении. Теперь этот след средиземноморской экспансивности — усиленное артикулирование в некоторых словах — исчез, у нее была отрепетированная дикция драматической актрисы. Это телевизионное, подумал Пэйджит: однажды, переключая каналы, он случайно увидел Марию и замер, пораженный ее превращением из скромного правоведа в даму высшего света. Резким движением он выключил телевизор, но спустя некоторое время поймал себя на том, что неподвижно смотрит на пустой экран.

— Лишь ради комнаты Карло, — заметил он, — стоит сделать обход. После Чернобыля ничего подобного не было.

Мария снова улыбнулась:

— Я гостья Карло. Пусть выбирает сам, что показать.

С неуклюжей галантностью Карло повел ее на второй этаж.

Пэйджит пошел в кухню, мыслями блуждая в прошлом.

Так похоже на Вашингтон, сказала она. Вспоминала эстампы Вазарели, а Пэйджит вспомнил, как тогда она стояла перед ними, рассматривая, и была совершенно голая.

В тот уик-энд они последний раз занимались любовью.

Дело Ласко все еще не было завершено, и ему уже казалось, что оно и не будет завершено — он не выберется из тупика, убийство свидетеля останется безнаказанным, человека Ласко в их комиссии, контролирующего действия Пэйджита, никогда не удастся «вычислить». Окончательно запутавшийся, одинокий, раздраженный, подозревавший, что и Мария на стороне врагов, он намеревался провести уикэнд один. Мария пришла в тот раз неожиданно, как и сегодня.

И ему, и ей тогда еще не исполнилось тридцати, и Пэйджит думал о том, как уверены они были в своей непогрешимости и как губительны оказались их заблуждения. И вот теперь, когда он один в кухне, а где-то наверху ходит Мария с их сыном, он вдруг остро почувствовал, в каком ослеплении они жили тогда.

…С самого начала ощущалось: между ними есть нечто невысказанное. Играли в триктрак, пили вино, курили «дурь»[4]. О Ласко не вспоминали.

Разговор постепенно перешел на них самих.

— Что ты ищешь в женщине? — спросила она.

В голосе было лишь любопытство, и ничего более. Пэйджиту казалось, будто из его тела вынули скелет — самое время выпытывать, наркотики и неудача лишили его способности к сопротивлению.

— Я многого ищу в других. Любознательности. Нелюбви к легким решениям. Способности и в лучшие годы представлять себе, каково приходится старушкам и маленьким детям. Еще мне нужно, чтобы они были лучше того, что делают, лучше положения, которое занимают.

Мария улыбнулась неопределенной улыбкой:

— У тебя небольшие запросы.

— Совсем небольшие.

Они опустились на софу, ее голова покоилась на его правой руке, его голова — на ее левой, ноги оказались на подушках.