Степень вины - [26]

На экране появилось лицо Марии крупным планом. С удивлением Пэйджит увидел в ее глазах слезы.

Когда полицейский быстро повел их к лимузину, она взяла Пэйджита под руку. И не отпускала его руку, пока дверца машины не закрылась за ними.

Теперь они были одни — за темными окнами со стеклами односторонней проводимости, отделенные от водителя стеклянным экраном.

— Это было, — сказала Мария, — почти безупречно.

Пэйджит смотрел мимо нее. Репортеры и камеры слепо тыкались в окна, но окна были непрозрачны для них.

— Да, — ответил он. — Как всегда.

Она отодвинулась от него:

— Полагаю, близости довольно. По крайней мере, на сегодня.

— Да. Думаю, достаточно.

Больше они не произнесли ни слова. Сделав два поворота в жилом квартале, оставив позади репортеров, лимузин подвез Пэйджита к его автомобилю.

Карло убрал звук. В голубом мерцании экрана он выглядел старше, чем утром. За ним светились беззвучные изображения — рты открывались, но слов не было слышно.

— Почему она не здесь, папа? Почему ты не привез ее домой?

— Из Эй-би-си прислали лимузин, ее отвезли в отель и будут охранять, чтобы никто не нарушал ее уединения. — Пэйджит помолчал в нерешительности. — Она в лучшем состоянии, чем ты думаешь, просто устала.

Карло покачал головой:

— Но она одна.

— Понимаю. Только это как раз то, что ей нужно. Я знаю ее.

Карло сделал паузу, потом выпрямился, как будто подставляя грудь напору ветра.

— Расскажи мне, что случилось, — попросил он. — Все расскажи.

Пэйджит сел рядом с ним. Потом как можно понятнее и проще повторил то, что Мария рассказала Монку.

Глаза Карло застыли, взгляд был устремлен в одну точку. Для отца эта неподвижность была хуже слез.

— Они верят ей?

— Они не знают, верить ли ей. — Пэйджит смотрел на немой телевизор. — С их точки зрения, никто, кроме нее, не может знать правды.

Мальчик, казалось, изучал его лицо. Тихо спросил:

— Ты веришь ей?

Пэйджит медлил, стараясь разобраться в интонациях сына, — вопрос был не о Марии, вопрос был о нем.

— Да, — ответил он. — По сути.

— С тех пор как я живу здесь, вел ли ты когда-нибудь дело об убийстве?

— Нет.

— Тогда ты должен сказать ей, что не можешь взяться за это.

Пэйджит почувствовал усталость.

— Это сложнее, чем само дело.

— Но ты не можешь вести дело, если не доверяешь ей.

— Ты неправильно понял меня, Карло. Я принимаю во внимание, что речь идет о твоей маме. Но мы говорим и о человеке, обвиняемом в убийстве и перепуганном до смерти. В этих обстоятельствах человек может забыть нечто очень важное. Или не в состоянии рассказать о случившемся. Или замалчивает кое-какие факты, чтобы не показывать себя в неприглядном свете, хотя эти факты вовсе не означают, что он виновен. — Пэйджит старался говорить помягче. — По своей жизни твоя мать достойна канонизации, но даже у святых есть недостатки.

Карло, казалось, взвешивал его слова. Наконец спросил:

— Ты когда-нибудь любил ее?

Пэйджит посмотрел на сына. Как сказать об этом, думал он, если каждое слово может выдать скрываемое: своей жизнью Карло обязан случайности.

— Мне она казалась прекрасной, Карло. Кроме того, я считал ее незаурядной женщиной. — Пэйджит помедлил. — Любил ли я ее? Любила ли она меня? Честно говоря, не знаю.

— Почему?

— Обстоятельства разлучили нас до того, как мы смогли разобраться в этом. Мы были очень волевыми людьми, и ни один не полагался полностью на другого. Мы яростно спорили о вещах принципиальных; потом попали в тяжелую ситуацию, когда надо было отстаивать свою позицию публично, — мы давали свидетельские показания в конгрессе. Это закончилось катастрофой для Джека Вудса, человека, у которого она работала и которого боготворила, это погубило президента, которого они оба поддерживали. Наши отношения стали просто невозможными.

Карло по-петушиному наклонил голову.

— А ты старался?

Пэйджит понял невысказанный вопрос мальчика: может быть, из-за меня ты посчитал, что не стоит стараться?

— Знаю, это трудно понять, — наконец произнес он. — Ты мог бы быть причиной, но тогда мы не знали тебя. Я понимаю, теперь это звучит странно, но тогда ты был всего лишь абстракцией. Ты не был ты тогда. — Пэйджит помедлил, потом неуверенно продолжал: — Мы не собирались вступать в брак, у нас не было оснований думать, что это стоит делать, и множество причин думать обратное. Брак такого рода отнюдь не благо для ребенка.

В голосе Карло появилось упрямство:

— Тогда почему она не сделала аборт?

— Не знаю. Она могла сделать аборт, и я никогда бы не узнал об этом. — Пэйджит снова умолк, подыскивая приемлемый для Карло ответ. — Понимаешь, я так скажу — мы оба уже заранее любили тебя, даже не зная, каким ты вырастешь. — Он коснулся плеча мальчика. — Ты был нужен нам. В брак вступать мы не хотели и не очень задумывались, будешь ли ты этого требовать от нас.

— Когда-нибудь вы говорили об этом?

— По сути, нет. Большинство романов, подобных нашему, заканчиваются ничем. Нам повезло — у нас родился ты, мы и не рассчитывали на такое. — Пэйджит попытался улыбнуться. — А ты получил ни много ни мало жизнь, ничем особенно не обремененную, к тому же меня в отцы.

Карло не ответил на его улыбку. Пэйджит уже знал следующий вопрос сына.