Степан Рулев - [4]
— Ты, друг любезный, на печи все лежал, а они за работой руки повыломали, — вмешался Рулев. — Со мной не хочешь ли попробовать?
— Отчего не попробовать, — ответил Скрыпников.
Боролись на поясах. Рулев перебросил купца через себя, да так, что того на руках отнесли в таверну — поотдохнуть маленько. В тот день земляки из кабака не выпускали Рулева и все дивились и толковали об его силе. Рулев почти не пил, а больше расспрашивал и слушал.
На этот раз Скрыпников опять задумчиво сидел на наваленных у забора бревнах и не то слушал, не то нет рядившихся с каким-то приказчиком бурлаков. Он дружески встретил Рулева и пожал ему руку.
— Вы меня порядочно тряхнули тогда, — сказал он, задумчиво улыбаясь.
— Еще не хотите ли? — спросил Рулев, усмехнувшись.
— Благодарю покорно, — отвечал с своей задумчивой улыбкой Скрыпников. — А познакомиться с вами рад буду. Я здешний купец, живу один — с сынишкой. Рад буду нашему знакомству, — повторил он и опять протянул Рулеву руку.
Рулев подумал: «отчего не познакомиться?» — Погода теперь жаркая, — пойдемте купаться, — сказал опять Скрыпников.
Пошли они к реке и выкупались. Потом уселись на берегу под высоким камышом, потолковали о бурлаках, покурили. По реке изредка проходили лодки; летали над ней рыболовы; в гостинице заиграл орган, и женский голос запел «Хуторочек». Скрыпников молча прослушал пеоню и засмотрелся на реку.
— Отчего это — в воде холодно всегда, а в ней трава растет? — спросил он наконец, не поворачиваясь к Рулеву.
Рулев объяснил ему.
— Отчего же земля под водой тепла не теряет? — спросил опять Скрыпников.
Рулев объяснил и это.
— Выходит, что чем больше вы мне рассказываете, тем больше мне спрашивать нужно, — сказал, подумав, Скрыпников и вздохнул.
Минут с десять они сидели молча. Рулев покуривал и ждал, что будет дальше,
— Как вы думаете, — спросил купец, — можно ли сделать такую деревянную рыбу, чтобы и против теченья сама собой плыла и перьями водила?
— Можно, — отвечал Рулев.
— Со мной вот «акая была история, — продолжал Скрыпников. — Жил здесь, видите, мужичок слепой; он машину одну выдумал. Иду я как-то, мальчишкой еще, с реки. Рыбу я любил удить. А он сидит без шапки на берегу, на лодке опрокинутой, и задумался, лицо руками закрыл. Я около него сел отдохнуть. „Откуда, говорит, молодец?“ — „Рыбу, говорю, удил“. — „Когда-то, говорит, и я любил. А теперь вот она, река-то, где бежит — синяя, светлая да глубокая, а я только и знаю, что шумит она да холодком с нее веет, а видеть ничего не вижу. А как ты, молодец, думаешь, — спрашивает он меня, — можно пустить такую деревянную рыбу, чтобы и против теченья шла, и перьями управляла, и жабрами водила?“ Я молчу. А он поворотил прямо ко мне лицо, задумчивый такой. „Можно, говорит, можно“, и опять призадумался, лицо руками закрыл… С тех вот пор думал я, думал о рыбе той, о пароходах и машинах разных: то одно начну чертить да строгать, то другое, а толку нет. Толку нет, да и от мысли нет отбоя, — и во сне машины снятся.
— Вам бы надо механике учиться, — заметил задумчиво Рулев.
— Где тут учиться, — горько возразил Скрыпников. — Драться тут, или водку пить, или учиться, — что-нибудь одно. Да где и учителей-то взять?
— Книги вам надо выписать и самим учиться…
— Что за книги? — спросил Скрыпников.
Рулев сказал ему.
— Пойдемте ко мне, — сказал потом Скрыпников, вставая. Рулев согласился, и они пошли по улице.
— Вы здесь чем занимаетесь? — спросил дорогой Скрыпников.
Рулев объяснил свое положение, и Скрыпников точно обрадовался.
— Хотите вы поселиться у меня и сына моего воспитывать? — спросил он вдруг, остановившись посреди улицы. — Со мной вы, наверное, сойдетесь, а сынишко у меня умный мальчуган.
— Для меня учителем лучше быть, чем приказчиком, — просто ответил Рулев.
Тут же и уговорились.
Скрыпников принадлежал к числу механиков-самородков и так много придумывал разных машин, до того путался в разных подробностях своих фантастических изобретений, что едва не сошел с ума. Одна и та же бесплодно повторяющаяся мысль, от которой нельзя было освободиться, привести в исполнение которую не хватало сил, должна была производить мучительное состояние. Это положение должно было или кончиться сумасшествием, или вызвать противодействие в других человеческих силах: вызвать Скрыпникова на всякие безалаберные действия, с целью забыться от этой мысли, избавиться от одностороннего, болезненного напряжения мозга. Пока случилось только последнее. Рулев рассчитал, что как только Скрыпников обратится к правильному занятию механикой, вся эта безалаберщина должна прекратиться. Так оно и случилось. Скрыпников не боролся больше с бурлаками и не раздумывал в кабачках о своей деревянной рыбе, а изучал математику и механику.
Рулев немедленно сдал все книжные дела хозяину, а сам переселился к купцу и занялся его сыном.
III
Следующей весной Рулев был уже уездным учителем в том крае, который находил нужным посмотреть поближе. Он попрежнему был здоров; в свободное время бродил, ездил верхом, читал, хотя уже только относящиеся до его дела книги, но он сделался больше решителен, даже резок, и еще больше угрюм. Он видел уже слишком много страданий человека, зла всякого, погибавших людей, и мысль о деле уже совершенно овладела им. Он пробыл на этом месте целый год, узнал все, что ему нужно было для его расчетов, и переехал в другую часть этого края. Прежняя часть была богата табунами лошадей, а эта разными племенами человеческими; но люди только пакостили землю, и ужиться с ними Рулев не мог. В это время я встретил его во второй раз; в первый же я видел его тогда, когда он только что вышел из школы. Он ходил в своей комнате взад и вперед; на столе лежали географические карты и груда набросанных на всяких лоскутках заметок о крае. Рулев сильно похудел после нашей первой встречи; глаза сделались больше, между бровями образовались складки; говорил он тише и резче. Я просидел у него часов до трех ночи, так завлекательны были его разговоры. Относительно его резкости и ума я приведу только один случай. С ним желал познакомиться один молодой господин, замечательный не только физической силой и здоровьем, но и не глупый. При первом же свиданье Рулев обратился к нему с следующим вопросом:
«Мы подходили к Новороссийску. Громоздились невысокие, лесистые горы; море было спокойное, а из воды, неподалеку от мола, торчали мачты потопленного командами Черноморского флота. Влево, под горою, белели дачи Геленджика…».
Из книги: Алексей Толстой «Собрание сочинений в 10 томах. Том 4» (Москва: Государственное издательство художественной литературы, 1958 г.)Комментарии Ю. Крестинского.
Немирович-Данченко Василий Иванович — известный писатель, сын малоросса и армянки. Родился в 1848 г.; детство провел в походной обстановке в Дагестане и Грузии; учился в Александровском кадетском корпусе в Москве. В конце 1860-х и начале 1870-х годов жил на побережье Белого моря и Ледовитого океана, которое описал в ряде талантливых очерков, появившихся в «Отечественных Записках» и «Вестнике Европы» и вышедших затем отдельными изданиями («За Северным полярным кругом», «Беломоры и Соловки», «У океана», «Лапландия и лапландцы», «На просторе»)
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В первый том трехтомного издания прозы и эссеистики М.А. Кузмина вошли повести и рассказы 1906–1912 гг.: «Крылья», «Приключения Эме Лебефа», «Картонный домик», «Путешествие сера Джона Фирфакса…», «Высокое искусство», «Нечаянный провиант», «Опасный страж», «Мечтатели».Издание предназначается для самого широкого круга читателей, интересующихся русской литературой Серебряного века.К сожалению, часть произведений в файле отсутствует.http://ruslit.traumlibrary.net.
Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова-Щедрина, в котором критически использованы опыт и материалы предыдущего издания, осуществляется с учетом новейших достижений советского щедриноведения. Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.В двенадцатый том настоящего издания входят художественные произведения 1874–1880 гг., публиковавшиеся в «Отечественных записках»: «В среде умеренности и аккуратности», «Культурные люди», рассказы а очерки из «Сборника».