Степан Разин - [116]

Не нашел Степан ни своего дома, ни жены, ни пасынка Афоньки, который жил с ним в последние дни.

Только немного постоял он над пепелищем, оставил всех своих людей поднимать Кагальник, а сам в тот же день ушел по верховым городкам поднимать голутву против Черкасска. Не дошли еще до многих здешних городков и станиц гонцы Корнилы Яковлева, а куда и дошли, то неприветливо встречала их голутва, не хотела целовать крест царю. Зато когда сам Разин пожаловал к ним, то приняли его верховые казаки как своего законного атамана и поднялись за него, как и в прошлые годы. Новых многих пришлых людей прибрал Степан, привел с собой в Кагальник…

Появился Разин под Черкасском безвестно и неожиданно. Вел он с собой три тысячи конных и пеших людей с пушками, ружьями, всем запасом. Ехал Разин впереди своего войска, нетерпеливо теребил поводья, спешил. На этот раз Степан решил рассчитаться сполна с домовитыми казаками. За все: за измену, за ссылки с Москвой, за разоренный Кагальник, за себя самого. Злоба душила его, туманила голову.

Едва успел затвориться Корнило Яковлев со своими товарищами, не смог даже послать гонцов в окрестные городки за помощью: быстро, со всех сторон обложил Разин Черкасск, перенял все пути.

В тот же день пошли разинцы на приступ, но не сумели взять Черкасок. Стояли на стенах домовитые казаки, отбивались отчаянно, знали, что если возьмет Степан город, то ни один из них не уцелеет, всех порешит.

Дружно отбивался Черкасск — пушечной стрельбой, ружейным и пищальным огнем, рубились домовитые на стенах, тыкали вниз копьями, сбивали со стен приступавших. И приказал Разин своим товарищам не лезть больше на город. Не то было время, чтобы губить только что собранное молодое войско под стенами сильной казацкой крепости. Так просто город не взять, и много нужно будет положить людей прежде, чем достанет он Корнилу Яковлева.

Оставил Разин под городом всех людей, а сам с небольшим отрядом прошел по ближним городкам, которые уже целовали крест великому государю.

Все было как в старые добрые дни: въезжал Разин в городок, сбегались к нему жители, говорил к ним Степан речь, звал к вольной жизни, к новым походам во славу казацкого войска, обещал богатую добычу. И слушали его казаки, видели перед собой прежнего удачливого атамана, заглядывались на его соболью боярскую шубу, на дорогое оружие и тут же начинали виниться, что изменили ему, уговорились со старшиной.

— А кто уговаривал вас, кто ходил на Кагальник, где изменники?

Бежали радостно люди по дворам, наводили его на домовитых прожиточных казаков. В другое бы время Степан послал своих товарищей, чтобы покололи врагов. Теперь же рвался сам на расправу, входил в дом, молча с выдохом рубил саблей, переходил в другой дом, а следом за ним несся надрывный крик женки, орущей над зарубленным мужем. В другом месте хватал изменника за бороду, валил на пол, бил сапогом в сумасшедшие от страха глаза, приказывал тащить к Дону, топить в проруби. Вопил изменник, молил о милости. Но ни одного не помиловал в те дни Степан, смотрел со злой усмешкой на муки врагов своих, мстил, тешился.

Прошел он за неделю по городкам от Черкасска до Есаулова городка и всюду выводил яковлевских приспешников; потом вернулся к Черкасску, постоял еще под городом и ушел назад в Кагальник. На радостях пальнули ему вслед со стены из пушек и пищалей, но не стал возвращаться Степан, лишь пригрозил, что приберет побольше людей и тогда уж возьмет город, и разорит, и сровняет с землей, а пока же поставит он новый городок в устье Северского Донца, в Роздорах, чтобы «никаких людей з запасом и з дровами сверху не пропустить и Черкасской бы городок выморить».

Вернулся Разин в Кагальник, и снова завертелась в городке обычная за эти годы предпоходная жизнь, уходили люди, приходили люди, свозили в городок запасы, переправляли их в Царицын, готовили к весне новые речные струги, ковали оружие. И все, что нарастало к новому походу, не держал Разин в Кагальнике, переправлял на Царицын. Ушли туда с Фролом несколько сотен казаков, увезли пушки. А в Кагальник шли новые люди, принимал их Степан, вооружал, потом одних оставлял в Кагальнике, других отсылал в свою волжскую крепость. И Фрол мотался между Царицыном и Кагальником — то здесь, на Дону, жил, то на Волге.

Шел уже февраль. И начались у казаков первые сговоры о том, куда идти им весной. Кругов не было, а собирались пока собраньями, спорили, выбирали пути, снова кричали одни за Волгу, другие за Коротояк и Воронеж. А Разин опять молчал, слушал, что скажет голутва.

Приходили к нему в те дни посланники от астраханских калмыков, старых его друзей, обещали привести к весне на Дон улусных людей и идти вместе с Разиным, когда пойдет он в Русь.

Потом откуда-то вдруг появлялись старые разинские есаулы и атаманы, сваливались в Кагальник то с Царицына, то выходили от Воронежа и от других городов. Приходили в одиночку, без людей, без пожитков, в порванном платье. Так, вышел из-под Тамбова Микифор Чертенок, который воевал с Разиным еще в Персидском походе, а потом был с ним на Волге. Пошел Чертенок из-под Симбирска добывать Тамбов и Шацк вместе с Харитоновым и завяз там на полгода. Теперь сидели два старых товарища в землянке, как четыре года назад, вспоминали былые дни. Степан угощал Чертенка вином, сам пил мало, слушал. Микифор после первой же чарки захмелел, заговорил быстро, захлебываясь: