Степан Кольчугин - [4]

Афанасий Кузьмич не знал, какую боль пережила Ольга, увидев, что сын постепенно бросает свои занятия с химиком, не знал, как много надежд вкладывала она в эти занятия, сколько радости испытывала она, глядя на Степана, склонившегося над книгой, и какое тяжелое, злобное чувство переживала, поняв, что занятиям этим пришел конец. Ничего об этом не знал Афанасий Кузьмич, и поэтому его не удивили спокойно произнесенные Ольгой слова. Афанасий Кузьмич продолжал, оживившись, расспрашивать о Звонкове, о его сибирской жизни, и все, что было ей об этом известно, Ольга рассказала ему.

III

Вера легко сердилась и легко отходила. Когда Степан казался скучен, раздражал ее и перечил ей, она приходила в ярость — начинала ссориться, надувалась, но тот час не выдерживала и всегда первая шла на мировую. Степану казалось, что она вертит им как хочет. Он был неуклюж, она же обладала некоей инстинктивной опытностью и обращалась с ним снисходительно и умело; он большей частью не замечал своего подчинения. Но, надо сказать, молодость обоих была столь проста, что они почти никогда не ссорились и желания их в большинстве бывали одинаковы: они гуляли по Первой линии, пили ситро, жевали конфеты, как хлеб, старательно двигая челюстями; в темноте, на обратном пути в поселок, забирались под навес Центральной шахты, а затем уже шли к дому молча, сонные, невинный, как дети, больше всего желая поскорее расстаться и повалиться спать. Она не хотела выходить замуж, чувствуя, что это недолгое время девичества будет самой веселой и легкой порой ее жизни. В самом деле, ей все было нипочем: и теснота, и десятичасовой труд, и короткий четырехчасовой сон, и ржавая земля, и грязное небо в дыму. Над всем этим торжествовала ее жадная до жизни молодость. А Степан хотел повенчаться. Часто в отсутствие Веры он испытывал тоску, беспокойство и готов был бежать к ней, искать ее среди ночи или во время работы.

Степан жаждал чувствительных разговоров, верности, хотел мирных и нежных отношений: прийти с работы и встретить ее в сенях, есть щи, сваренные ею; пообедав, лечь на траву, в холодке, положив голову ей на колени, и глядеть, как быстро движутся пальцы, штопающие его вылинявшую рубаху. Она и не думала о таких вещах. Ей легче было уйти, чем ему, а в отношениях между мужчиной и женщиной очень важной силой становится вот это самое обстоятельство — кому легче уйти.

Несколько раз Степан пытался завести с Верой разговор о Звонкове. Он не называл его фамилии, а начинал с того, что вот есть один человек на заводе, он говорит так-то и так, ругает царя.

Все это казалось Вере неинтересным, но, замечая, что Степана это занимает, она не смеялась над ним. После первого посещения собрания и разговора с Павловым ему захотелось поговорить с Верой. Она внимательно слушала, не перебивая его, и, когда он кончил, сказала:

— Пойдем в город гулять.

Было уже холодно, ветер гнал по дороге пыль, дым стремительно бежал по небу, сухой кустарник беспокойно шевелил ветвями, будто бы спеша укрыться от дурной погоды. Вера и Степан гуляли, не замечая, что они были единственными медленными существами среди осенней стремительной пыли, ветра, дыма, облаков. В этот вечер мало кто гулял по Первой.

— Холодно. Может, выпить? — предложил Степан.

— В трактир только старухи и гулящие ходят, я бы со стыда сгорела, в жизнь не пойду.

— А в ресторан хочешь? — спросил он, указывая на освещенные двери подвала.

— Чего врешь-то, — насмешливо проговорила она.

— А чего мне врать, — сказал Степан, — пошли — и все.

Он начал спускаться вниз по каменным ступеням. В лицо ему пахнуло теплом и кухонным чадом. Степан остановился, оглянулся, внезапно вспомнив, что в ресторане, наверно, ни разу не был рабочий; ходили туда только приказчики из городских магазинов, служащие конторы, штейгеры с окрестных рудников, приезжие, жившие в гостинице. В рабочем поселке, когда встречали пьяных приятелей, спрашивали: «Где это вы так?» — и насмешливо отвечали: «В городе, в ресторане».

Это имело такой же нелепый смысл, как если б человек на вопрос: «Откуда — куда?» — отвечал: «С луны в Австралию».

В ресторане оказалось много свободных столиков. Степан и Вера быстро и зорко осматривались, восхищенные богатством и чинной чистотой. Вера поглядела на Степана.

— Садись здесь, что ли, — негромко сказал он.

За соседним столиком сидела, задумавшись, пожилая проститутка. Услуживающий человек подбежал, издали спрашивая:

— Чего прикажете?

Ему показалось, что пришел приказчик с проституткой, но, подойдя ближе, он сразу узнал в Степане рабочего. Степан, искоса глядя на него, заметил насмешливо-недоумевающее выражение лица, потом увидел напряженное, детски растерянное лицо Веры. Лакей стоял подле, покачиваясь с носков на каблуки, и Степана угнетала роскошь его одежды — белой сорочки, галстука.

— Пива подайте, — негромко сказал Степан, глядя в стол.

Лакей отошел на несколько шагов и, вернувшись, сказал:

— Пива нет.

— Чаю тогда дайте, — сказал Степан, и большие красные пальцы Веры, мявшие край кофты, показались ему нежными, детски беспомощными.

— Чаю не подаем, — громко сказал лакей.