Степь ковыльная - [61]

Суворов говорил:

— Николи предстоящих трудностей и тягот не скрывал я от вас, воинов, страха не знающих, потому что ведомо мне: для солдата российского нет ничего непосильного во всем свете. Все он преодолеет, наигордого и наисильного врага в прах обратит.

Спешно заканчивалась подготовка к приступу. Заготовлены были сотни длинных лестниц, чтобы взобраться на вал, и тысячи фашин для засыпки рва. Штурмующие войска были разделены на девять колонн; из них бригадир Платов командовал пятой. В ней было пять тысяч казаков и два батальона Полоцкого полка. Правей Платова должна была идти колонна под командой донского бригадира Орлова — две тысячи казаков, левей — колонна Кутузова. Впереди каждой колонны было поставлено по полтораста солдат с ружьями. Подавляющее большинство казаков было вооружено лишь укороченными пиками-дротиками и саблями. Они должны были нести лестницы и фашины.

К вечеру десятого декабря, впервые за всю эту пасмурную, ненастную неделю, проглянуло солнце. Суворов вместе с Поздвеевым и Селезневым выехал на бугор, не далее чем за версту от Измаила, и стал рассматривать крепость в подзорную трубу. Эта твердыня, возвышающаяся на крутом, обрывистом берегу Дуная, была грозна и вместе с тем красива своеобразной величественно-угрюмой красотой. Высокие валы, башни и бастионы с развевающимися над ними зелеными знаменами, огромные, окованные железом Бендерские ворота, триста орудий, грозно глядящие из бойниц, — все это, казалось, говорило о неприступности Измаила. А за валами в лучах солнца виднелся красивый город, постепенно поднимающийся все выше и выше по взгорью, так что зачастую крыши одних зданий лепились к подножию других, — город с круглыми белоснежными мечетями, стройными минаретами, вздымавшимися ввысь, как стрелы, широкими площадями и узкими улицами. Город, где, очевидно, придется драться за каждый дом.

XXII. Штурм неприступной твердыни

К утру одиннадцатого декабря раскололи туман и взвились к небу, с промежутками через каждый час, три сигнальные ракеты: сначала белая, потом зеленая и, наконец, красная. Первая означала — войскам выстроиться, подготовиться, вторая — каждой колонне занять назначенное по диспозиции место на подступах к Измаилу и третья — идти на штурм.

Приступ начался в шесть часов утра. В предутренней тишине послышались слова команды, взметнулись русские знамена, дробно забили барабаны, завыли протяжно, призывно рожки. Густой пороховой дым застлал небо.

Павел Денисов вместе с Сергунькой был в четвертой колонне бригадира Орлова, двинувшейся на приступ вблизи Бендерских ворот. Под сильнейшим огнем казаки подбежали ко рву, стали забрасывать его фашинами и все же, когда спустились в него, оказались по пояс в ледяной воде. Перейдя ров, донцы, приставив лестницы, стали взбираться на вал. В этот момент турки, открыв Бендерские ворота, сделали яростную вылазку, стремясь отрезать штурмующих. С криками «алла, алла!» янычарский отряд бросился на казаков, сверкая саблями и ятаганами. Плохо вооруженные, донцы, непривычные к пешему бою, несли большие потери.

Тогда Суворов приказал Позднееву:

— Скачи к конному резерву: пусть Луковкин и Вестфалеи немедленно идут в контратаку, а с ними вместе Воронежский гусарский полк и два эскадрона Северского карабинерского.

Когда Позднеев подскакал к полку Луковкина, он увидел седоусого полковника, мягкой, крадущейся походкой прохаживающегося перед конным строем донцов. Было что-то волчье во всех движениях, повадках и во взоре этого семидесятилетнего, израненного во многих боях, но еще бодрого командира. Услышав приказ Суворова, Луковкин гибким, молодым движением вскочил на коня и, выхватив саблю из ножен, скомандовал звучным, далеко слышным голосом:

— Пики к бедру! Наметом марш!

Колыхнулись копья. Сотни одна за другой бросились в атаку. Казачьей лавой, развернутым строем, подобным полумесяцу, понеслись донцы на янычар, стремясь отрезать их от городских ворот. Когда казаки ворвались в строй врагов, уже нельзя было пользоваться страшным для турок оружием — пиками, пришлось, взяться за сабли. Лязг клинков, ржание коней, треск выстрелов, оглушительное гиканье, крики «ура», неистовые вопли «алла!» — все слилось в потрясающий шум боя.

Яростная атака конницы оказалась вполне успешной. С тяжелым визгом ржавых петель, будто ворча и негодуя, захлопнулись Бендерские ворота, пропустив лишь небольшую часть уцелевших турок.

Денисов, одним из первых очутившись на валу крепости, выдержал жестокую схватку. На него напали два турка, в белоснежных чалмах, горбоносые, со свисающими книзу черными усами, в красных куртках и в синих шароварах. На вершине вала Павел поскользнулся и чуть не упал. Это спасло его: со свистом сбив шапку, пронесся над его головой, кривой турецкий клинок. Турок хотел было опять замахнуться, но его зарубил подоспевший Сергунька. Другой янычар сильным ударом ятагана выбил саблю из руки Денисова, но тот выхватил из-за пояса пистолет и выстрелил ему в грудь.

С обеих сторон неумолчно грохотали орудия, хлеща ливнем свинца и отбрасывая при выстрелах багровое пламя. Тучи порохового дыма сгустились над крепостью. Турки лили со стен кипящую смолу, сбрасывали заранее приготовленные огромные камни, опрокидывали приставленные к валу лестницы, стреляли картечью из орудий, били в упор из ружей и пистолетов. Но ничто не могло остановить безудержного натиска русских войск. На смену обожженным, убитым, искалеченным подымались по лестницам все новые и новые солдаты, казаки, офицеры.