Степь ковыльная - [49]

Шрифт
Интервал

— Его светлость!.. — и распахнул обе половинки широкой двери.

«Как будто слон шествует, а не человек», — подумал Анатолий.

Издали видно было, как приближается к приемной величественная фигура всесильного вельможи, одетого в фиолетовый парчовый кафтан.

Еще до того, как Потемкин вошел в приемную, мужчины застыли в низком поклоне, а женщины присели в глубоком реверансе.

Одноглазый великан слегка кивнул всем головой и приказал дежурному офицеру отобрать прошения у женщин, после чего они тотчас же удалились. Потом таким же небрежным кивком он простился с придворными, явившимися только за тем, чтобы засвидетельствовать свое почтение светлейшему князю. Потемкин быстро обошел военных, выслушивая их просьбы. Слышались короткие ответы: «Сие невозможно…», «Подумаю…», «Направьте в Военную коллегию».

Наконец из числа ожидающих в приемной остались только украинец и Позднеев с Павлищевым.

Подойдя к украинцу, Потемкин спросил:

— Что это у тебя?

— Нежинские огурцы, ваша светлость, — откинул тот салфетку. — Изволили срочную эстафету послать к нам, в Нежин, за ними. — Усмешка пробежала в карих глазах украинца.

Потемкин взял огурец, откусил, разжевал вдумчиво, будто решая весьма важную, неотложную государственную задачу. Потом промолвил благосклонно:

— М-м-м… Неплохие, ей-ей, неплохие… Угодил мне, спасибо. Как звать-то тебя?

— Грицько Нетудыхата.

— Грицько? — улыбнулся Потемкин. — Стало быть, тезки мы. А фамилия у тебя, братец, занятная… Скажи, чтоб выдали ему десять золотых, — обратился Потемкин к дежурному офицеру. И опять к украинцу: — Ну, прощевай, передай мой привет седому Днепру.

Наконец Потемкин подошел к Позднееву.

— По приказанию вашей светлости освобожден и доставлен из Петропавловской крепости премьер-майор Позднеев, — вытянувшись, четко отрапортовал адъютант.

— А, вот ты какой… узник… узник злосчастный, — не то с усмешкой, не то приветливо сказал Потемкин, пристально оглядывая стройную фигуру Анатолия. — Ну что ж… Повиниться должен перед тобой, что я, как президент Военной коллегии, только на днях затребовал твое дело. Весьма замысловатое оно, а все же ясно вижу: невиновен ты… нет, невиновен! И хотя большие старания прилагали некие лица, чтоб всячески запутать и засудить тебя, не вижу я никаких оснований к тому. Правда, за тобой были еще проступки, повлекшие ссылку твою на Дон, ну да это дело прошлое. Говори, чего ты хотел бы?

— Прошу, ваша светлость, уволить меня в бессрочный отпуск от военной службы и разрешить удалиться в мое псковское имение, с тем чтобы отдохнуть и поправить здоровье.

— Что ж, не возражаю. Наложу резолюцию о согласии своем. Тебе и впрямь лучше побыть в деревне. Столичный воздух вредоносен для тебя, вре-до-но-сен! Понял?.. — и он погрозил пальцем. — Ну, будь здоров.

— А теперь куда? — спросил, посмеиваясь, Павлищев. — И до чего же приятно мне видеть счастливых людей!

— Прошу вас отвезти меня на Казанскую улицу, к двоюродной моей сестре.

И снова помчались санки, повизгивая полозьями по гладко наезженному снегу. Неслись они по ночным улицам Петербурга, мимо изредка встречавшихся прохожих, мимо ночных сторожей, мирно спавших в черно-бело-полосатых будках с зажатыми в руках ветхими алебардами. Словно издалека доносился голос Павлищева:

— Вы полюбились мне, Анатолий Михайлович. Дайте мне адрес заш псковский. Обязательно напишу вам о конфирмации высочайшей по делу вашему.

Анатолий рассеянно пожал руку Павлищеву: мысли его были далеко. Как стремительный бег этих санок, как торопливый звон бубенчика, они мчались туда, на Казанскую, где ждала его Ирина…


Спустя месяц, сидя в кабинете своего псковского имения вместе с Ириной, Позднеев вскрыл, волнуясь, конверт с припиской внизу: «От секунд-майора А. С. Павлищева». В письме был приведен текст конфирмации — утверждения Екатериной II приговора Военной коллегии «по делу виконта де Монбрюна и протчих, в государственном преступлении обвиняемых». В конфирмации сказано было:

«Обстоятельствами дела, Военной коллегией рассмотренного, капитан-лейтенант Черноморского флота виконт де Монбрюн с несомненностью изобличен в клятвопреступлении и государственной измене и, в соответствии с законами империи Российской, по всей справедливости приговорен к смертной казни через расстреляние, однако, поелику преступные замыслы де Монбрюна осуществления не получили, а более всего по свойственному нам человеколюбию и милосердию, повелеваем: оного виконта де Монбрюна, лиша чинов и орденов, на службе в империи нашей полученных, предать публичной казни во дворе Петропавловской крепости с преломлением над главою его шпаги, с коей он служил, после чего сослать его в Сибирь на вечные каторжные работы; дело о причастности к злодейским замыслам Монбрюна подданного его величества короля Великобритании сэра Крауфорда дальнейшим производством прекратить за смертью сего обвиняемого; полковника Лоскутова оставить в сильном подозрении, уволив его от службы военной без пенсии, с запрещением ему также занимать какие-либо должности в гражданском ведомстве, а также жительствовать в городе Санкт-Петербурге; всех остальных, привлеченных к сему делу в качестве обвиняемых, считать невиновными и от каких-либо кар освободить.


Рекомендуем почитать
За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


Сквозь бурю

Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.