Стены слушают - [3]

– Ах, это просто нервы.

– Не думаю.

– Кому нужно отравлять бедную Уильму!

– Нет? Ну, это меня не касается. – Доктор улыбнулся. У него были дружелюбные глаза, лучистые и синие, как васильки. – А ведь она действительно отравлена. Ее болезнь обычна для приезжих и среди других, менее пристойных названий, именуется туристой.

– Вода?..

– Вода тоже. Но, кроме того, смена диеты, безрассудное питание, высота над уровнем моря. Я оставил ей лекарство – новый антибиотик, который наладит проблему ее пищеварения. Другое дело – высота. Ее не изменить даже в угоду туризму. Здесь вы очутились на высоте около семи тысяч четырехсот футов, а ведь привыкли к морскому климату, если не ошибаюсь – Сан-Франциско?

– Да.

– Это особенно отзывается на вашей приятельнице, потому что у нее повышенное давление. Такие люди неумеренно активны, а на нашей высоте это более чем неблагоразумно. Миссис Виат должна быть осторожней. Внушите ей это.

Эми промолчала. Никому никогда не удавалось что бы то ни было внушить Уильме. Она только вздохнула. Но доктор как будто понял.

– Все-таки объясните ей кое-что, – посоветовал он. – Мои соотечественники соблюдают сиесту не просто от лени, как считают газетные юмористы. Сиеста разумно сохраняет здоровье при нашем образе жизни. Вы должны повлиять на вашу приятельницу.

– Уильма не любит лежать днем. Называет это пустой тратой времени.

– В каком-то смысле она права. Но немножко полениться ей как раз не вредно.

– Что ж, постараюсь, – сказала Эми таким тоном, как если бы ее лучшее немногим отличалось от худшего. Ей-то самой казалось, что оба эти начала сопутствуют одно другому. У нее лучшее часто оборачивалось катастрофой, тогда как худшее оказывалось вовсе не таким уж плохим.

Глаза доктора скользнули по ее лицу, как бы читая невидимые строчки.

– Есть еще одна возможность, – сказал он. – Если вы никуда не торопитесь.

– Какая возможность?

– Вы можете спуститься на несколько дней в Куэрнаваку, чтобы ваша приятельница постепенно акклиматизировалась.

– Назовите, пожалуйста, по буквам.

Он назвал, и она записала в маленький блокнот, к металлической обложке которого магнитом прикреплялось перо. Руперт подарил ей этот набор, потому что она вечно теряла перья и записывала карандашом для бровей, а то и губной помадой. Последние записки приходилось сокращать: "Р: П. в П. з. в. с М. С. в. Э.". Только Руперт умел расшифровать, что это означало: "Пошла в Парк золотых ворот прогулять шотландского терьера Мака и скоро вернусь. Эми".

– Куэрнавака, – повторил доктор. – Туда всего час езды. Но она на три тысячи футов ближе к уровню моря. Славный городок, приятный климат.

– Когда Уильма проснется, я ей расскажу.

– Она, наверно, не проснется раньше завтрашнего утра.

– Она еще не обедала.

– Думаю, ей это не во вред, – сухо усмехнулся доктор. – Зато, судя по всему, вам не мешало бы поесть...

Но Эми казалось бессердечным признаться, что проголодалась, и она отрицательно покачала головой:

– Ах, нет, я совсем не голодна.

– Ресторан открыт до двенадцати ночи. Избегайте есть сырые фрукты и овощи. Хорош был бы бифштекс, но без приправ. Виски и сода. И никаких хитроумных коктейлей.

– Я не могу бросить Уильму.

– Почему?

– Вдруг она проснется, и ей понадобится помощь.

– Она не проснется.

Доктор взял свой чемоданчик, решительно направился к двери и, отворив ее, сказал:

– Спокойной ночи, миссис Келлог.

– Я... Мы еще не расплатились с вами...

– Плата за визит войдет в счет гостиницы.

– О! Хорошо. Благодарю вас очень, доктор...

– Лопес.

Сдержанно поклонившись, он протянул свою визитную карточку и уверенно хлопнул дверью, словно доказывая, что Уильму сейчас не разбудить.

На карточке значилось: "Доктор Эрнест Лопес. Паско-Реформа, 510. Тел. 11-24-14".

Доктор оставил за собой слабый запах дезинфекции. Пока он находился в комнате, запах успокоительно действовал на Эми: микробы погибали, вирусы так и валились по сторонам, скверные букашки испускали последний вздох. В отсутствии доктора запах беспокоил, как если бы им пытались приглушить застарелые, более тонкие запахи гнили.

Эми пересекла комнату и открыла зарешеченную дверь балкона. Внизу оглушительно гремел проспект. Казалось, весь город, отдохнув и посвежев после сиесты, внезапно вырвался наружу, возбужденный, шумный. Перед вечером шел дождь, недолгий, но сильный. Улицы все еще блестели, чистый воздух бодрил. Эми он казался полезным, пока она не вспомнила о высоком давлении Уильмы. Тогда она быстро закрыла дверь, словно бы комната герметически закрывалась, отгораживаясь стеклом и железной решеткой от воздействия высоты.

– Бедная Уильма, – произнесла она вслух.

Слова прозвучали совсем не так, как ей хотелось. Они уменьшились и потяжелели, продираясь сквозь стиснутые зубы. В собственном голосе она услышала предательство дружбе и виновато поспешила в спальню.

Уильма уснула, так и не сняв красный шелковый костюм, браслеты и позолоту с век. Она походила на готовую к погребению покойницу.

Эми выключила свет и вернулась в гостиную. Было восемь часов. В церкви напротив, на той стороне проспекта, загудел колокол, пытаясь перекрыть звонки троллейбусов и гудки таксеров. Эми подумала, что дома еще только шесть часов. Руперт все еще работает в саду, Мак подстерегает бабочек и кузнечиков, а поймав, разумеется, отпускает: ведь терьеры очень цивилизованные собаки. Если же с залива пополз туман, оба сидят дома: Руперт читает воскресную газету у себя в кабинете; Мак, взгромоздившись на спинку кресла, хмуро смотрит через плечо Руперта, туманно представляя себе, что сейчас происходит в мире.