Стендаль - [22]

Здешнее население, нравы, климат, повседневный быт, почта и транспорт — все это недостаточно хорошо, чтобы угодить привередливому французу. «Холодная натура немцев во многом объясняется их пищей: черный хлеб, масло, молоко и пиво; впрочем, они употребляют и кофе — но им нужно было бы вино, и самое лучшее, чтобы придать больше гибкости их жестким мускулам». Гастрономические вкусы немцев его раздражают — он проклинает их все огулом. Он поносит их «butterbrod» — «очень тонкие ломтики черного хлеба, намазанные маслом и сложенные вместе», пиво и шнапс: «…Такой режим питания способен самого пылкого человека сделать флегматиком. У меня он отнимает всякую способность мыслить». Он описывает как тяжкое наказание те блюда, от которых у любого рядового вояки здесь потекли бы слюнки (солдатам приходилось довольствоваться плохим ржаным хлебом): «В трактирах вам подадут немного еды, если вы приезжаете туда очень рано или очень поздно. Затем, к часу дня, вам подают обед: суп с вином или пивом, бульон, огромную тарелку тушеной капусты (или квашеной капусты) с сосисками — от такого блюда совершенно тупеешь. Затем идет жаркое и салат из корней капусты — так мне кажется, потому что пахнет он отвратительно; очень редко бывает зелень, да и то просто сваренная в воде. Такой обед, который ешь, постепенно раскаляясь негодованием, сопровождается поддельным вином, имеющим вкус сахара… ужин же состоит из супа и жаркого. На десерт — сдоба, совсем мало фруктов, чаще всего — клубника, но клубника немецкая, то есть крупная, красивая и без аромата».

Что касается немецкой постели, то он считает, что хуже вообще ничего не может быть: «Представьте себе перьевой матрац, в котором тонешь; половину кровати занимает ворох подушек, тоже перьевых, — так что приходится почти сидеть, как бы ни хотелось вытянуться; все это покрыто полотном, не подшитым по краям. Одеяло — огромный мешок, наполненный перьями. Простыни нет, так что, поскольку под таким одеялом толщиной в два фута нельзя не потеть, вы имеете удовольствие смешивать свой пот со всеми проезжающими, которые потели тут до вас на тех же подушках. Впрочем, я думаю, что в хороших трактирах их стирают два раза в год».

Сказать, что Анри Бейль не имел тогда реального представления о тяготах армии и нищете народа, — это ничего не сказать. Для него война — это одно дело, а его деятельность, связанная с ней, — совсем другое; между ними у него существует непроницаемый толстый слой изоляции. Хотя он пользуется достаточно удобным жилищем, оно его совершенно не устраивает: дома «смешны на вид», окна в основном «невероятно крошечные, нет ни двойных стекол, ни ставен, ни жалюзи». В общем, королевство Вестфалия — совсем не Италия, и Брунсвик совсем не похож на Милан. Анри только отмечает с приятным удивлением обилие игрушек и книг для детей — с эстампами и хвалит вкус аборигенов в искусстве гравюры, «как правило, отменный», но по-настоящему изысканным в Германии он находит только очаровательное лицо белокурой Вильгельмины фон Гресхейм. Он навсегда сохранит неизменной свою привязанность к ней: целомудренная Мина будет занимать почетное место на его карте «страны Нежности» до самого его последнего вздоха.

14 июня, ровно через семь лет — день в день — после битвы при Маренго, состоялась битва под Фридландом. Двумя днями позже капитулировал Кёнигсберг. 7 июля, уединившись на плоту посреди Немана, император Наполеон и царь Александр I подписали Тильзитский мирный договор. Франко-русский альянс был хрупок, но позволил Империи выиграть время и собраться с силами.

Однообразие административных обязанностей угнетающе действует на Анри, и он просит причислить его к действующей армии. Главный интендант Пьер Дарю остается глух к его просьбе. 11 июля он приказом назначает кузена уже штатным помощником при военных комиссарах. Вечно недовольный Анри таким образом оказался прикован к Брунсвику.

По мере приобретения жизненного опыта Анри ощущает себя постаревшим. Впрочем, он остается верен себе, хотя больше и не самообольщается: «Можно притворяться месяц, два месяца, но в конце концов возвращаешься в свое естественное состояние. Я не хочу тратить свой капитал на женщин». В личной жизни теперь он избирает обходные пути и предпочитает свободные удовольствия традиционной морали. Вообще под любовью Анри понимает длительное и устойчивое желание близости и испытывает отвращение к браку, хотя среди окружающих его людей брак, непонятным для него образом, пользуется уважением: «С какой стати нужно полагать брак между мужчиной и женщиной обязательным условием для зарождения или сохранения любви?.. Если любовь и существует в браке, то она подобна пожару, который затухает, и затухает тем быстрее, чем сильнее он был в начале». Он считает брак настолько же полезным для женщин — поскольку дает им возможность быть независимыми от родительской семьи, — насколько вредным для мужчин и воспитывает в этом духе сестру: «Мужа нужно воспринимать как вещь, а не как живое существо. Как драгуну нужна лошадь, чтобы выжить, так девушке нужен муж». Но, слишком эмансипировавшись с его легкой руки, Полина создала себе весьма романтическое представление о свободе: чтобы развеяться от жизни взаперти и от девичьей меланхолии, она стала выходить переодетой в мужской костюм прогуляться по улицам Гренобля. Конечно, это не прошло в городе незамеченным, и тогда наставник поспешил предостеречь сестру: «Причуды прекрасных душ, живущих в женских телах, часто оказываются опасными: причину их обычно приписывают слабостям, которые осуждаются обществом. Молодой человек — даже самый возвышенный и самый влюбленный — не женится на тебе, если двадцать или тридцать почтенных дам доложат ему, что видели, как ты бродишь по улицам в мужской одежде».