Стенающий колодец - [61]

За исключением того, что ночью Фансшоу овладело предчувствие, что на свет божий выпущено нечто, чего выпускать было не должно. Эта мысль посетила его во сне. Он шел по саду, чем-то ему знакомому, и остановился у декоративной горки, сложенной из обломков каменной церковной кладки и скульптурных изображений. Одна из них привлекла его интерес – капитель с вырезанными на ней картинами. Он знал, что должен ее вытащить. Сначала с легкостью, которой и сам удивился, он раскидал камни, загораживающие ее, а потом вытащил столб. И тут же к его ногам со звоном упала жестяная табличка. Он поднял ее и прочитал:

«Ни в коем разе не трогайте этот камень.

С уважением, Дж. Паттен»

Как часто бывает во сне, он почувствовал, что сей запрет крайне важен, и с беспокойством, равносильным страданию, стал оглядываться в поисках камня.

Но тот пропал. А на его месте появилось отверстие в нору, и он наклонился и заглянул в нее. Внутри что-то зашевелилось, и, к неописуемому его ужасу, перед ним возникла рука – чистая правая рука в чистом рукаве с манжетой. Казалось, она жаждет поздороваться. Он подумал, не будет ли невежливо с его стороны проигнорировать руку. Но пока он раздумывал, рука стала волосатой, грязной и тощей, мало того, на сей раз она явно пыталась схватить его за ногу. Тут ему стало не до этикета, он закричал, рванулся и проснулся.

Вот такой приснился ему сон, Фансшоу казалось (такое тоже часто случается), что во сне что-то еще происходило с ним до этого, и тоже важное, но не столь поразительное. Проснувшись, он некоторое время лежал, вспоминая подробности сна, и особенно рисунки на капители, на которые он почти не обратил внимание. Во сне что-то в них было не так – в этом он не сомневался, но что именно, он так и не вспомнил.

То ли из-за этого сна, то ли из-за того, что шел первый день его отпуска, рано вставать он не стал. И бросаться в путешествие по округе тоже. Утро он посвятил наполовину ленивому и наполовину поучительному образу жизни – проглядывал тома трудов местного Археологического общества, где имелось огромное количество статей мистера Бакстера о находках кремневых орудий труда, римских раскопках, монастырских развалинах – в общем, по всем разделам археологии. Написаны они были странным, напыщенным полуграмотным языком. Этому человеку бы да образование, подумал Фансшоу, какой бы ученый из него получился, хотя, возможно, он и был таковым (сие заключение осенило его чуть позже), но из-за склонности к противоречию и полемике, причем в такой нравоучительной манере, словно он обладал наивысшим знанием, его работы производили неприятное впечатление. И художником он, по всей видимости, был приличным. К одной из статей был приложен рисунок предполагаемых реставрационных работ и расширения монастырской церкви, и задумано это было превосходно. Самой выдающейся деталью церкви была красивая центральная башня со шпилями. Она напомнила Фансшоу башню, которую он видел с холма и которая, по словам сквайра, принадлежала Олдборнской церкви. Но надпись под рисунком гласила, что это не Олдборнский монастырь, а Фулнакерский. «Ага, – подумал он, – по всей вероятности, Олдборнская церковь была построена монахами из Фулнакера, и Бакстер перерисовал Олдборнскую башню. Нет ли каких примечаний? Вот оно что – опубликовано после его смерти… найдено среди бумаг».

После ленча сквайр поинтересовался у Фансшоу, что он собирается делать.

– Часа в четыре сяду на велосипед, – ответил Фансшоу, – и поеду в Олдборн, а по пути назад навещу Холм Висельника. Придется сделать круг миль в пятнадцать, я прав?

– Да, примерно, – подтвердил сквайр. – Тогда вы будете проезжать мимо Ламбсфилда и Уонстоуна, там тоже есть на что поглядеть. В Ламбсфилде на окна церкви, а в Уонстоуне на камень.

– Прекрасно, – сказал Фансшоу, – по дороге где-нибудь перекушу. А можно я возьму бинокль? Я прикреплю его ремнем к багажнику.

– Разумеется, – согласился сквайр. – Надо будет купить еще один, получше. Съезжу сегодня в город и поищу.

– А зачем вам еще один? – удивился Фансшоу.

– Не знаю; хорошо иметь лишний, да и… в общем, старина Паттен считает, что этим не стоит пользоваться.

– А что, он здесь решает все?

– Ну, у него по этому поводу свои соображения… не знаю, говорит ли он что-то о старом Бакстере. Я обещал ему, что выслушаю его потом. Чем-то он встревожен со вчерашнего вечера.

– Почему? Ему тоже приснился страшный сон?

– Кажется. Его сегодня прямо не узнать: совершеннейшая развалина. Сказал, что не спал всю ночь.

– А может, он расскажет, когда я вернусь?

– Ладно, я попрошу его подождать. А если вы приедете поздно? А вдруг у вас лопнет шина где-нибудь в восьми милях отсюда и вам придется возвращаться пешком, что тогда? Эти велосипеды… я попрошу, чтобы нам приготовили на вечер холодные закуски.

– Что именно мы будем есть, все равно, поздно ли я вернусь или рано. А для починки велосипеда у меня все имеется с собой. Ладно, я поехал.

Когда Фансшоу катил свой велосипед по дороге в девять часов вечера, он думал о том, что сквайр, наверное, не в первый раз просит накрывать на стол к ужину.

Что сквайр и подтвердил, когда встретил его в холле, причем повторил это несколько раз – он был очень доволен, что его недоверие к велосипедам оказалось верным. Вид же его взмокшего, усталого, голодного и измученного друга совершенно не вызвал в нем сочувствия. Вся его жалость выразилась в следующих словах: