Стенающий колодец - [45]

В этот вечер он направился к себе в необыкновенно самодовольном расположении духа.

Часов с боем поблизости не было: ни на лестнице, ни в конюшне, ни даже на дальней церковной башне. Тем не менее мистер Диллет вздрогнул: его сладкий сон нарушил звон колокола. Он отбил час ночи.

Он был настолько поражен, что, вместо того, чтобы затаить дыхание и широко раскрыть глаза, он просто сел.

Лишь утром он задал себе вопрос, каким образом кукольный дом, стоящий на столике близ кровати, был так отчетливо виден, ведь в комнате было совершенно темно. Но видно было все. Яркая полная луна светила в четверти мили от большого белого каменного здания, но каждая деталь в домике была видна, как на фотографии. Вокруг часовни и самого дома росли деревья. Ему почудился даже запах холодной сентябрьской ночи. Из конюшни раздавались позвякивание и топот, словно лошади переминались с ноги на ногу. И тут в полном потрясении он осознал, что над домом простирается не увешанная картинами стена его комнаты, а глубокое синее ночное небо.

В нескольких окнах горел свет, и он в одну секунду понял, что перед ним находится не четырехкомнатный дом с убирающейся передней частью, а настоящий дом, с огромным количеством помещений, с лестницей, – только создавалось впечатление, что смотришь на него с другой стороны телескопа.

– Хочешь мне что-то показать? – пробормотал он и честно уставился на освещенные окна.

В реальной жизни они бы, несомненно, были закрыты ставнями или задернуты занавесками, но теперь ничто не закрывало их и все происходящее внутри было видно.

Свет горел в двух комнатах – на первом этаже справа от входной двери и на верхнем слева; первая была освещена полностью, во второй горел тусклый огонек. В нижней комнате помещалась столовая; стол был накрыт, но с трапезой было уже покончено, стоять оставались лишь вино да рюмки. Мужчина в голубом атласе и женщина в парче находились в комнате одни, они вели серьезный разговор, сидя рядом друг с другом и положив локти на стол. Время от времени они замолкали и, казалось, к чему-то прислушивались. Один раз он поднялся, подошел к окну, раскрыл его, высунулся наружу и приложил руку к уху.

На серванте в серебряной лампе горел вощеный фитиль. Отойдя от окна, мужчина, по всей видимости, покинул и комнату. А леди, взяв лампу, застыла на месте, прислушиваясь. По выражению ее лица создавалось впечатление, что она старается сдержать грозящий овладеть ею страх, и ей это удалось. Ее широкое, плоское, хитрое лицо было полно ненависти. Но вот мужчина вернулся, и она, забрав у него что-то крошечное, поспешно вышла из комнаты. Он тоже пропал из виду, но на секунду или две. Медленно распахнулась парадная дверь, и он вышел наружу и остановился на верхней ступеньке крыльца, глядя по сторонам. Затем он поднял голову к освещенному верхнему окну и погрозил кулаком.

Наступила пора бросить взгляд и на верхнее окно. В комнате стояла кровать с пологом. В кресле сидела нянька или какая-то другая служанка, она явно дремала. Старик на кровати не спал; можно было подумать, что он волнуется – он все время шевелился и выбивал пальцами по одеялу неслышную мелодию. Дверь за кроватью отворилась.

На потолок упал луч света, и внутрь вошла леди. Поставив свечу на стол, она подошла к камину и разбудила няньку. В руке она держала старинную бутылку для вина, уже откупоренную. Нянька забрала у нее бутылку, налила из нее немного жидкости в крошечную серебряную кастрюльку, добавила пряности и сахар из вазочек на столе и поставила греть на огонь.

Тем временем старик на кровати что-то невнятно говорил леди, она с улыбкой подошла к нему, взяла за запястье, словно проверяя пульс, и прикусила губу, будто ее охватил ужас. Он с беспокойством посмотрел на нее, а потом указал на окно и что-то сказал. Она кивнула и сделала то же самое, что делал до нее мужчина: открыла окно и прислушалась – но, может быть, только для виду, – затем отрицательно покачала головой, и старик, кажется, вздохнул.

Тут на огне закипел посеет[26], нянька перелила его в серебряную чашечку с двумя ручками и понесла к кровати. Старик, очевидно, не желал его пить, так как стал отмахиваться, но леди с нянькой наклонились над ним и, по-видимому, стали уговаривать. Должно быть, он вскрикнул, потому что они силой усадили его и поднесли чашку к губам. Когда он в несколько глотков выпил содержимое чашки, они снова уложили его. Леди ушла, с улыбкой пожелав ему спокойной ночи, и забрала с собой и чашку, и бутылку, и серебряную кастрюльку. Нянька вновь устроилась в кресле, и наступила полная тишина.

Вдруг старик на кровати вздрогнул и, вероятно, издал крик, так как нянька вскочила с кресла и шагнула к кровати. У него был ужасающий вид: лицо покраснело, чуть ли не почернело, глаза стали белыми, руками он схватился за сердце, а на губах выступила пена.

Нянька бросилась к двери, распахнула ее и, по всей видимости, стала звать на помощь, затем бросилась обратно к кровати и начала лихорадочно приводить его в чувство – укладывать и тому подобное. Но стоило леди, ее мужу и нескольким слугам вбежать в комнату с выражением ужаса на лицах, как старик обмяк в руках у няньки, и черты лица его, искаженные агонией и мукой, стали медленно разглаживаться.