Стенающий колодец - [42]

«Не думаю», – и он дернулся, будто испугался своих собственных мыслей.

«Я просто хотел сказать, – объяснил я, – что куколка – предмет безвредный».

«Эта не такая, – сообщил он. – Я даже думать о ней не хочу».

А ради того, чтобы я подольше не уходил, он стал мне объяснять (правда, я сам его заставил), что это сон, который ему снится каждую ночь, причем порой даже несколько раз за ночь.

А снилось ему каждый раз одно и то же: будто просыпается он с огромным желанием вскочить и выбежать на улицу. И тогда он одевался и шел к двери, выходящей в сад. У двери стояла лопата, которую он должен был взять, затем он выходил в сад, над которым светила луна (во всех его снах всегда стояла полная луна), и начинал копать, причем будто его что-то заставляло это делать. Через некоторое время лопата натыкалась на что-то светлое. Ему казалось, что это какая-то ткань: то ли хлопок, то ли шерсть. И надо было ему убрать эту ткань. И всякий раз глазам его представал все тот же предмет: куколка ночной бабочки, размером с человека, которая с одного конца вот-вот должна была раскрыться.

Он был не в состоянии пересказать, какое облегчение он бы испытал, если бы мог все бросить и убежать в дом, но на подобное спасение он не имел права. Поэтому, издавая стенания, так как прекрасно знал, что его ожидает, он раскрывал этот конец, или ткань, или, как ему порой представлялось, пленку, и оттуда показывалась гладкая розовая кожа. Как только существо начинало шевелиться, кожа лопалась, и перед ним возникало его собственное лицо в предсмертных муках. Рассказ об этом привел его в такое беспокойное состояние, что из чувства сострадания я был вынужден просидеть с ним почти всю ночь и беседовать на отвлеченные темы. Он сообщил мне, что после этих снов он каждый раз просыпается в состоянии, близком к смерти.

Теперь приводится отрывок из бесконечных показаний Льюка Дженнетта.

Я никогда не передавал живущим по соседству сплетни о моем хозяине, докторе Абелле. Когда я служил в другом месте, я действительно рассказывал моим друзьям-слугам о постельном белье, но я ни разу не признался, что это произошло со мной или с ним. К тому же мне не поверили; и, обидевшись, я решил впредь об этом не рассказывать никому. А когда я вернулся в Ислингтон и узнал, что доктор Абелл все еще живет здесь и, как мне сказали, покинул приход, я понял, что мне приличествует вести себя осмотрительно, потому что я сильно боялся этого человека и, конечно, не желал злословить по его адресу.

Мой хозяин, доктор Куинн, был очень справедливым и честным человеком и не причинял никому зла. И я совершенно уверен, что он никогда и пальцем бы не пошевелил, и слова бы не произнес, дабы переманить к себе от доктора Абелла пациентов. Нет, никто не сумел бы уговорить его их принять, если бы он не был уверен, что в противном случае они скорее обратятся к городскому врачу, чем к тому, у которого лечились до сих пор.

Я уверен: доказать, что доктор Абелл бывал в доме моего хозяина не один раз, можно. У нас новая горничная из Хартфордшира, и она спросила меня, кто тот джентльмен, что искал нашего хозяина, то есть доктора Куинна, а хозяин отсутствовал, и этот человек был сильно поэтому расстроен. И она сказала, что кем бы он там ни был, но ему отлично известно, где и что находится в доме. Он прямиком побежал в кабинет, а потом в приемную доктора, а под конец в спальню. И попросил ее описать мне его, и то, что она мне сказала, совершенно походит на доктора Абелла. Еще она сказала, что этого же человека она видела в церкви и кто-то сказал ей, что он – врач.

И как раз после этого случая моему хозяину стали сниться ужасные сны, и он все жаловался и мне, и другим, что особенно он страдает оттого, что у него неудобные подушка и постельное белье. И он сказал, что хочет купить новое и что купит его сам.

А потом принес домой белье, которое, как он сказал, хорошее, но где он его купил, мы тогда не знали, только увидели, что на нем вышиты корона и птица. Женщины сказали, что оно очень хорошее и необычное, а хозяин сказал, что на нем очень удобно спать. И спать ему с тех пор стало удобно и мягко. И еще, что перьевые подушки – первого сорта, а голова у него словно в облаке. Да я и сам это заметил – когда я пришел утром, чтобы разбудить его, лицо у него было совсем спрятано в подушке.

С доктором Абеллом, как я вернулся в Ислингтон, я не общался, но однажды он подошел ко мне на улице и спросил, не ищу ли я другую работу, я же ответил, что мое место меня вполне устраивает, а он обозвал меня смешным и заявил, что не сомневается, что вскоре услышит, что я вновь ищу себе место. И он оказался прав.

Продолжает доктор Пратт.

16-го числа меня подняли с кровати прямо на рассвете и сообщили, что доктор Куинн то ли умирает, то ли уже умер.

Пройдя в его дом, я обнаружил, что это правда.

Все люди в доме, за исключением того, кто впустил меня внутрь, находились у него в комнате рядом с кроватью, но к нему никто не прикасался.

Он лежал на спине посередине кровати и выглядел как приготовленный для похорон. Его руки даже были скрещены у него на груди. Необычным было лишь то, что два конца подушки полностью скрывали его лицо. Я немедленно раздвинул их и упрекнул слугу в том, что он вовремя не помог своему хозяину. Но он лишь покачал в ответ головой – очевидно, он, как и я, прекрасно понимал, что надежды нет никакой и что перед нами лежит труп.