Стенающий колодец - [27]

На следующее утро за завтраком свое восхищение он слегка поумерил… правда, чуть-чуть.

– Об одном я жалею, – заметил он, – что мы позволили им соединить полосы наверху. Лучше было оставить их как есть.

– О? – вопросительно произнесла тетя.

– Да. Когда вчера вечером я читал в кровати, я увидел, что они слишком бросаются в глаза. Затем, я обнаружил, что без конца кидаю на них взгляд. Создавалось впечатление, что с занавесок кто-то смотрит, и я подумал, что это из-за того, что полосы вверху соединили. Еще мне мешал ветер.

– Но ведь ночь стояла тихая.

– Может быть, он дул только с моей стороны дома, но занавески колыхались и шуршали.

Вечером того же дня в гости к Джеймсу Дентону приехал его холостой друг. Его поместили в комнату на том же этаже, где спал и хозяин, но в конце длинного коридора, посередине которого, дабы оградить отдыхающих от сквозняка и постороннего шума, находилась дверь, обитая красной тканью.

И вот наступил момент, когда вся троица разошлась по спальням. Мисс Дентон рано отправилась спать, а мужчины – около одиннадцати. Джеймсу Дентону захотелось сначала почитать, и он устроился с книгой в кресле. Затем он задремал, а когда проснулся, то вспомнил, что забыл забрать с собой коричневого спаниеля, который имел обыкновение ночевать рядом с кроватью. Но когда он шевельнул свесившейся с кресла рукой, то пришел к выводу, что ошибся, потому что коснулся чего-то мохнатого. Тогда он протянул руку и стал гладить и ласкать нечто круглое. Но то, что он гладил, почему-то не походило на его пса, более того, собака не отозвалась на ласку, а продолжала сохранять абсолютное спокойствие, поэтому он повернул голову и бросил взгляд на пол.

И тогда тот, кто лежал на полу, поднялся. Это был человек. К креслу он, по всей вероятности, подполз на животе. А вот лицо, которое лишь всего в нескольких дюймах возникло перед лицом Джеймса, разглядеть было невозможно – оно все целиком было покрыто волосами. И эта лохматая грива возбудила в Дентоне столь безумный ужас, что когда он стремглав бросился вон из комнаты, то услышал свой собственный крик.

И основания для панического бегства у него, бесспорно, имелись. От страха он совершенно забыл, что дверь в центре коридора следует открывать к себе. Вместо этого он со всей силой стал ее толкать. И в ту же секунду он почувствовал, как кто-то пытается вцепиться ему в спину. Прикосновения пальцев, а может, и не пальцев, а чего-то более страшного становились все осязаемее, словно приобретение ими материальной формы прямо зависело от силы ярости их обладателя. И тут Дентон наконец вспомнил, как открывается дверь, распахнул ее, захлопнул за собой и добежал до комнаты друга.

И это все, что нам пока следует знать.

Может показаться любопытным, что Джеймсу Дентону ни разу не пришел в голову вопрос: а почему этот образец оказался в дневнике Пойнтера? Но на самом деле он прочитал дневник от корки до корки и не нашел даже упоминания о ткани. Но после пережитого ужаса, который я попытался облечь в слова, он твердо решил покинуть Рендкомб Мэнор прямо на следующий день (правда, он не знал, поможет ли это) и дневник взял с собой.

В своем домике у моря он более внимательно изучил ту часть, в который хранился образец. И в подозрениях своих оказался прав.

Два или три листа склеились, но заметить это было можно, лишь проглядев их на свет. Он подержал их над паром, страницы расклеились – клей оказался старым, – и именно там он и нашел необходимую запись.

Датировалась она 1707 годом.

Старый мистер Касбери из Акрингтона поведал мне сегодня о молодом сэре Эверарде Чарлетте, коий числился студентом без стипендии Университетского Колледжа и предположительно имел отношение к роду доктора Артура Чарлетта – нынешнего обладателя вашей коллекции. Сей Чарлетт был красивым молодым джентльменом, но атеистом, кутилой и выпивохой – так зовутся пьяницы, – он и по сю пору, как то мне известно, ведет себя столь же недостойно. Его частенько осуждали за порочащее его имя поведение, и если бы узнали обо всех его дебошах, то нельзя сомневаться, что выгнали бы из вашего колледжа. И, по моему разумению, никто бы не сказал бы и слова в его защиту, что мистер Касбери и сам подозревал. Он был очень красив и ходил без парика, выставляя напоказ свои густые волосы, из-за которых, да еще из-за свойственного ему свободного образа жизни он получил кличку Авессалом. Да он и сам поговаривал, что укоротил жизнь старого Давида, подразумевая под таковыми словами своего отца, сэра Иова Чарлетта, уже старого и очень достойного господина.

Хочу заметить, что мистер Касбери сказал, что не помнит год смерти сэра Эверарда Чарлетта – это случилось то ли в 1692-м, то ли в 1693 году. Он умер совершенно неожиданно в октябре.

(Опускаю несколько строчек о его неприятных привычках и правонарушениях.)

Мистера Касбери смерть его сильно поразила, так как еще прошедшим вечером он видел его в прекрасном расположении духа. Его нашли в канаве, и ходят слухи, что волосы были содраны с его головы. Так как человеком он был знатным, в Оксфорде по нему звонили чуть ли не все колокола. Похоронили его вечером другого дня на кладбище Святого Петра. Но два года спустя преемник его решил перевезти гроб с телом в поместье, и рассказывают, что гроб случайно раскололся и внутри оказалось полным-полно волос. Такое может показаться невероятным, но в различных печатных изданиях, например в «Истории Стаффордшира» доктора Пиота, можно найти упоминание о подобных прецедентах.