Стенание - [16]

— Я смотрю, в городе с каждым днем все больше нищих.

— Нищих и больных, — ответил медик.

Мы немного помолчали, а потом, чтобы поднять другу настроение, я сказал:

— У меня хорошая новость: Тамазин снова беременна. Ребенок должен родиться в январе.

Малтон широко улыбнулся, сверкнув крепкими белыми зубами:

— Слава богу! Передай ей, что я буду рад снова наблюдать ее.

— Нас обоих приглашают на первый день рождения Джорджа. Двадцать седьмого числа.

— С радостью приду. Это, стало быть, через десять дней. — Гай снова взглянул на меня. — А на следующей неделе, в понедельник, будет… — Он некоторое время помолчал в нерешительности. — Годовщина печального события…

— Да, помню, ровно год, как затонула «Мэри Роуз». Сколько же людей тогда погибло, я и сам чуть не пошел на дно вместе с остальными. — Я понурился и печально покачал головой. — Кажется, мирный договор подписан. Наконец-то.

— Да. Говорят, король сохранит за собой Булонь или то, что от нее осталось, еще на десять лет.

— Небольшое достижение, если учесть, какую цену пришлось заплатить за это: сколько народу зря угробили, я уж не говорю про крушение денежной системы.

— Да уж, это верно, — согласился Гай. — А как у тебя, возникает еще чувство, что земля внезапно уходит из-под ног, как бывало после гибели корабля?

Я поколебался, вспомнив, что испытал нынче на казни:

— Бывает иногда, но теперь уже очень редко.

Доктор Малтон пристально посмотрел на меня, а потом произнес более веселым тоном:

— Маленький Джордж — восхитительный сорванец. Полагаю, что, когда у него появится братишка или сестренка, он начнет ревновать родителей, обижаться, что теперь ему уделяют меньше внимания.

Я криво усмехнулся:

— Братья и сестры… Да уж, они не всегда ладят между собой.

И, не называя имен, я рассказал Гаю кое-что про тяжбу миссис Слэннинг. Он внимательно слушал, и в сгущающихся сумерках его темные глаза блестели в свете свечей.

— Я считал, что эта женщина просто злобная карга, которая получает удовольствие, всячески понося родного брата, но после того, что она сказала сегодня, заподозрил, что на самом деле тут может крыться нечто большее.

Гай задумался и печально произнес:

— Похоже, эта ссора имеет давнюю историю.

— Думаю, да. Я даже хотел потолковать об этом со своим коллегой-оппонентом, он человек здравомыслящий, — посмотреть, не сможем ли мы их примирить. Но, строго говоря, это станет нарушением профессиональной этики.

— Да и вряд ли поможет. Некоторые ссоры зашли так далеко, что их не уладишь миром. — Лицо Малтона стало еще более печальным.

Мартин и Агнесса принесли очередную перемену блюд — тарелки с курицей и беконом и миски с разнообразными овощами.

— Ты сегодня как-то непривычно пессимистичен, — сказал я Гаю. — А в жизни порой случаются чудеса. Вот, например, один человек, от которого я меньше всего этого ожидал, принес мне оливковую ветвь мира.

И я рассказал ему о записке от Билкнэпа и деньгах, которые он вернул спустя несколько лет.

Мой друг изумленно посмотрел мне в глаза:

— И ты поверил ему, Мэтью? Вспомни обо всем, что он сделал в прошлом!

— Похоже, он при смерти. Но… — Я пожал плечами. — Нет, даже теперь я не могу заставить себя поверить Билкнэпу.

— И умирающий зверь может укусить.

— Ты определенно нынче в мрачном настроении.

— Да, — кивнул врач. — В мрачном, это правда. Я все думаю о том, что произошло сегодня утром на Смитфилдской площади.

Я положил нож. В последние месяцы гонений я избегал обсуждать с Гаем религиозные вопросы, так как знал, что он всегда оставался убежденным католиком. Но, чуть поколебавшись, все-таки сказал:

— Я был там. Они сделали из этого целое представление — епископ Гардинер и половина Тайного совета смотрели на сожжение с большого крытого помоста. Меня заставил пойти туда казначей Роуленд: Пейджет, личный секретарь короля, потребовал непременно прислать представителей от каждого инна. И вот я сидел на лошади и смотрел, как четыре человека сгорают в муках на костре, потому что не верят в то, во что велит король Генрих. Правда, каждому из них повесили по мешочку с порохом на шею, и в итоге несчастным разнесло головы. Да, когда я был там, земля снова заколебалась у меня под ногами, как палуба того тонущего корабля. — Приложив руку ко лбу, я заметил, что она слегка дрожит.

— Да смилостивится Господь над их душами, — тихо произнес мой собеседник.

Я пристально посмотрел на него:

— Как это понимать, Гай? Ты думаешь, этим людям нужна милость Божья, что они нуждаются в снисхождении за то, что просто говорили то, во что верили? За то, что утверждали, будто священники не могут превратить кусок хлеба в тело Христово?

— Да, — тихо проговорил Малтон. — Я верю, что эти несчастные заблуждались, отрицая таинство мессы — ту правду, которой Бог и Церковь учили нас веками. И это опасно для наших душ. А ведь они заполонили весь Лондон, скрываясь в своих собачьих норах, эти протестанты, и даже хуже — анабаптисты, которые не только отрицают мессу, но и верят, что традиционное общество должно быть разрушено до основания, а все богатства надо разделить между людьми поровну.

— У нас в Англии за все время было только несколько анабаптистов, лишь горстка отступников-голландцев. Они воспитывались во зле. — Я сам услышал раздражение в своем голосе.