Стена за триллион евро - [2]

— Или не имели возможности, — заметила Магда Штадлер. — Или мы им не давали.

— Чепуха. Европа должна принадлежать тем, кто её построил, а не толпе приезжих варваров! — Кармона махнул рукой в сторону моря. — Иначе зачем же мы потратили триллион евро, возводя барьер, который защищает нас от варваров?

Ганс снова устремил свой взор на спокойные воды Средиземного моря. Вдали, едва различимый, виднелся силуэт платформы Линии Шарлеруа — пограничной стены, окружающей Европу от Норвегии до Болгарии. Таких платформ было тысячи, и каждая из них оснащена датчиками, электронными системами опознавания, устройствами автоматической стрельбы и лазерными преградами. И это была лишь часть технологической защиты: поскольку существовала ещё и сеть геостатических спутников, самолёты-разведчики, патрулирующие суда, береговые бункеры… Ганс не знал, действительно ли Линия Шарлеруа, названная так в честь бельгийского города, в котором было принято решение о её сооружении, обошлась в триллион евро, но, по его мнению, все деньги, скольких бы она ни стоила, можно было вложить существенно лучшим образом.

— Это наш долг — защищать культуру, которую нам оставили предшествующие поколения, — заключил Кармона. — А этого не добиться, если мы откроем ворота Европы для каждого нелегального иммигранта, который захочет въехать.

Наступило молчание. Все знали, что бессмысленно дискутировать с Пепе Кармоной по таким вопросам.

— Когда я вышел на пенсию, это было 31 год назад, — сказал вдруг Анкер Йепсен, — процент новорождённых в Европе сильно понизился. На каждую пару рождалось меньше половины ребёнка, что уже по определению не лишено известного комизма. Следствием стала нехватка рабочей силы, и иммиграционный контингент пришлось увеличить.

Йепсен, в свои 96 лет самый младший житель колонии, прибыл в Коста-Дораду недавно, после того как из-за снижения числа пациентов вынужденно закрылся скандинавский центр пенсионеров, где он жил до последнего времени.

— Против этого никто не возражает, — ответил Кармона. — Я нахожу совершенно справедливым, что они приезжают, чтобы здесь работать, когда они нужны. Но неприемлемо, чтобы они здесь оставались. В середине XX века многим испанцам пришлось эмигрировать в Германию, потому что дома не было работы. Но ведь потом они вернулись в свою страну. Как и положено. Те, кто остаётся, это захватчики, с которым мы должны бороться. — После короткой паузы он добавил, будто вдруг вспомнил об исходной точке дискуссии: — Чёрный врач, этого только не хватало! Завтра же пожалуюсь в президиум Центра.

Коста-Дорада, колония для пенсионеров, располагалась на берегу Средиземного моря, к югу от Малаги между Марбеллой и Эстеппоной. Окружённый высокой, поросшей ползучими растениями стеной и огромным, тщательно ухоженным садом, Центр делился на четыре неравных области: рядом с основными воротами, за приёмным покоем, располагались правление и центр контроля, правее находился медицинский павильон, а по другой стороне сада тянулся жилой район из аккуратных маленьких бунгало. Немного дальше возвышался комплекс для общественных занятий: Немо-зал, игровой павильон, столовая, кафетерий, спортивный центр, трёхмерный кинотеатр и библиотека. Колония была автономной — маленький универсум, который мог удовлетворить все потребности своих жителей.

Однако лишь немногие из непостижимо древних стариков посещали спортивный центр, смотрели трёхмерные фильмы или шли почитать в библиотеку. Наиболее посещаемым сооружением колонии был мнемо-стимуляционный зал. Он представлял собой просторное помещение, внутри которого в один ряд стояли пятьдесят диванов. К каждому дивану прилагался электронный прибор, соединённый кабелем с небольшим регулируемым шлемом. Стены зала были выдержаны в успокаивающих голубых тонах.

Мнемонические стимуляторы — «Немо» — представляли собой маленькие аппараты, функция которых, как следовало из названия, состояла в том, чтобы стимулировать воспоминания. С помощью «Немо» собственные воспоминания приобретали такую отчётливость и точность, что переживание уже не ограничивалось памятью, а превращалось в некое путешествие во времени. «Немо» давали возможность заново пережить прошлое.

После того, как группа разошлась с Летней террасы, Ганс направился к Немо-залу. Большая часть диванов была занята: тридцать девять пожилых людей неподвижно лежали на них с закрытыми глазами, на головах — шлемы, утыканные электродами. Все были целиком погружены в прошлое. Ганс улёгся на один из свободных диванов, надел шлем и протянул руку, чтобы включить аппарат. Но перед тем, как нажать кнопку, рука его на мгновение застыла в воздухе. Почему-то он опять подумал про врача, который так возмутил Кармону. Другие уже рассказали ему, что врача зовут Даниель Момбё. Чёрный геронтолог в Испании, как это странно… Ганс почувствовал настоящее любопытство. Ну хорошо, он ещё успеет с ним познакомиться.

Он включил «Немо», закрыл глаза и сконцентрировался на том воспоминании, которое заранее себе облюбовал: день свадьбы — день, когда они с Эммой решили соединиться навсегда, хоть это «всегда» и продлилось всего четыре с половиной года. Ганс вызвал перед своим внутренним взором картину Мюнхенского собора с его красной крышей и высокими башнями-близнецами, увенчанными зелёными куполами. Потом он увидел перед собой средний неф церкви, обрамлённый огромными белыми колоннами. Большое распятие, нисходящее от самого потолка. И увидел самого себя: как он ждёт, когда Эмма взойдёт по семи ступенькам к алтарю под руку со своим отцом.