Стена - [51]

Когда вернулась, было уже семь, я немедленно пошла в хлев доить потерявшую всякое терпение Беллу — ее беспокоило прибывшее молоко. Погода была такая хорошая, что потом я выпустила ее с Бычком на луг, привязав их. Тигр лежал на моей кровати и приветствовал меня с нежной укоризной. В этот раз он — поскольку не был заперт — и ел, и пил. Я дала ему парного молока, умылась, поставила будильник на три и уснула как убитая. Будильник тут же зазвонил, и я, толком не проснувшись, встала с постели. Входная дверь оставалась незапертой, поскольку Лукс вечером еще где-то бегал. Лунный свет падал на дощатый пол и заливал холодным сиянием весь луг. На пороге лежал Лукс: бедолага охранял меня и не решался залезть под печку. Я похвалила его и погладила, вдвоем мы сходили за Беллой и Бычком. Загнала их, подоила Беллу, задала корму. Тигр еще спал в шкафу и не шелохнулся. Как и накануне, с первыми лучами мы спустились в долину. Звезды побледнели, зарумянился восток.

В то утро косьба была мучением, болели все жилочки, я продвигалась вперед медленнее, чем в первый день. И снова через три часа упала в изнеможении под ореховым кустом и уснула. Проснулась около полудня. Лукс сидел рядом, уставившись на высокие дремучие травы в долине, белеющие зонтиками и корзинками соцветий. Мир без пчел, кузнечиков и птиц, расстилающийся под солнцем в безмолвии смерти. Лукс выглядел очень серьезным и одиноким. Таким я его видела впервые. Я чуть шевельнулась, он тут же повернул голову, радостно залаял, а взгляд его стал живым и теплым. Одиночество миновало, и он тут же позабыл о нем — потрусил к ручью, а я принялась ворошить сено. Вчерашнее можно было уже копнить — оно совершенно высохло, кроме того, что лежало в тени. В этот раз я вернулась в луга только к восьми и выпустила Беллу и Бычка. Тигр не отставал от меня. Просидев целый день в одиночку, он мечтал поиграть, я же едва шевелилась.

На другой день косила меньше: чем выше я поднималась, тем раньше появлялось солнце.

Погода всю неделю стояла отменная, я радовалась, что старая примета о прибывающей луне не подвела. Скошена уже половина луга, и мне совершенно необходимо отдохнуть, я еле ноги волочила. На восьмой день пошел дождь и я осталась дома. Есть от усталости не могла, только пила молоко и чай. И Белле было на пользу, что ее регулярно доят. Молока стало чуть меньше. Тихий серый дождичек моросил четыре дня кряду. Лежа в постели, я как сквозь паутину видела луга и горы. Напилила дров и запаслась мясом. Из-за жары пришлось выкинуть почти треть последнего оленя. Расточительство, до глубины души мне ненавистное, но ничего не поделаешь. Большую часть этих четырех дней я спала или играла с Тигром, который не любил гулять под дождем. Все руки были изрезаны и исколоты, заживали медленно. Болели все кости и все мышцы, но боль была мне безразлична, словно это меня и не касалось.

На пятый день к полудню развиднелось, после обеда выглянуло солнце. Было пока прохладно, на травинках дрожали капли. Бычок в полном восторге сломя голову скакал по лугу, Тигр осторожно пробовал лапкой траву, прежде чем отважиться на небольшую вылазку. Лукс тоже развеселился, встряхнулся и отправился проверить, все ли в порядке. Я накосила травы (разумеется, там была коса) и снесла ее в хлев. Приволье для Беллы и Бычка кончилось: четыре для держалась хорошая погода, потом стало душно и небо затянуло.

Я выкосила две трети луга и возвращалась в горы по удушливой жаре. Болело сердце. Вероятно, от перенапряжения, но это могло быть также последствием ревматизма. Даже Лукс топал за мной в дурном расположении духа, казалось, тупая усталость настигла и его. Я размышляла о том, что работа слишком тяжела для меня, а пища — слишком однообразна. Идти было больно: грубыми горными ботинками я стерла пятку и чулок присох к ранке. И вдруг все, что я делаю, показалось мне ненужным самоистязанием. Я подумала, что лучше было бы своевременно застрелиться. А если бы не получилось — не так-то легко застрелиться из винтовки, — то следовало бы прокопать ход под стеной. Там, за стеной — еды на сто лет или же быстрая безболезненная смерть. Чего я еще жду? Даже если меня чудесным образом и спасут, так что мне в том, если все, кто был мне дорог, мертвы. Возьму с собой Лукса, кошки и без меня проживут, а вот Беллу и Бычка, наверное, придется убить. Иначе зимой они умрут от голода.

Свинцово-серые облака, марево над горами. Я торопилась вернуться до грозы. Лукс поспешал за мной. Я слишком устала и пала духом, чтобы еще его подбадривать. Все равно все бессмысленно и безразлично.

Выйдя из леса, заслышала первый гром. Впустила в дом Лукса, сняла башмаки и помчалась в хлев — освободить Беллу от молока. Пока возилась в хлеву, разразилась гроза. Над лугами несся ураган, а низко по небу летели отвратительные серо-желтые облака. Я испугалась и одновременно разозлилась на стихии, во власть которых угодила вместе с животными. Крепко привязала Беллу и Бычка и закрыла ставни. Бычок прижался к матери, а она нежно и терпеливо вылизывала ему морду, словно он все еще был беспомощным теленочком. Белла боялась не меньше меня, но старалась успокоить Бычка. Бездумно оглаживая ее бока, я вдруг поняла, что не смогу уйти. Глупо, но что поделаешь. Не смогу спастись бегством, бросив моих животных в беде. Никаких мыслей и никаких чувств этому решению не предшествовало. Что-то во мне не давало бросить в беде доверившихся мне. Я вдруг успокоилась и перестала бояться. Заперла дверь хлева, чтобы ее не распахнуло бурей, и поспешила в дом, стараясь не расплескать молоко. Ветер захлопнул за мной дверь, а я, переводя дух, заперла ее на засов. Зажгла свечу и закрыла ставни. Наконец-то мы в укрытии, ненадежном и жалком, но все же защищающем от дождя и ветра. Тигр и Лукс уже лежали, прижавшись друг к другу, под печкой и не шелохнулись. Я напилась парного молока и села за стол. Глупо было жечь свечку, но остаться в темноте я просто не могла. Так что старалась не прислушиваться к реву урагана и занялась стертой ногой. Пузырь лопнул, коркой запеклась кровь. Вымыв ногу, я смазала ранку йодом, больше все равно ничего не сделаешь. Потом задула свечу и, не раздеваясь, легла. Сквозь щель в ставнях было видно, как сверкают молнии. Наконец буря немного утихла, разразился ливень. Еще долго сверкало и грохотало, но шум дождя успокаивал. Прошло много времени, пока гром не сменился отдаленным громыханием, я тотчас проснулась и увидела, что сквозь ставни пробивается солнце. Тигр жалобно мяукал, а Лукс толкал меня головой. Я встала, распахнула дверь, и оба рванули на улицу. Я замерзла, всю ночь проспав без одеяла. Было восемь, солнце уже поднялось над лесом. Выпустив Беллу и Бычка, я огляделась.