Стеклянный Дворец - [180]

Однажды До Тин Тин Ай приказали явиться в комитет по проверке прессы. Это было простое, но функциональное здание, похожее на школу, с длинными коридорами, пахнущими туалетом и хлоркой. Она вошла в кабинет с дверью из клеенной фанеры и несколько часов провела, сидя на скамье. Когда, наконец, ее пригласили войти, она предстала перед офицером, которому было чуть меньше тридцати. Он сидел за столом, и перед ним лежала рукопись одного из ее рассказов. Руки он держал на коленях и как будто с чем-то играл, она не могла понять, с чем.

До Тин Тин Ай подошла к столу, нервно теребя край блузки. Офицер не предложил ей сесть, а уставился на нее, оглядев с головы до пят. Потом он ткнул пальцем в рукопись.

- Почему вы послали это нам?

- Мне сказали, - тихо ответила она, - что таков закон.

- Закон для писателей. А не для людей вроде вас.

- Вы о чем?

- Вы не знаете, как писать по-бирмански. Взгляните на эти ошибки.

Она посмотрела на рукопись и увидела, что она исчерчена красными отметками, как плохо выполненное школьное сочинение.

- Я потратил кучу времени, чтобы это исправить, - заявил он. - В мои обязанности не входит учить людей писать.

Он поднялся со стула, и она увидела, что в руках он держит клюшку для гольфа. Она вдруг осознала, что в комнате полно принадлежностей для гольфа - кепок, мячей, клюшек. Офицер схватил рукопись и смял ее в комок, потом положил на пол между ног. Он переминался с ноги на ногу, раскачивая клюшкой туда-сюда, размахнулся, и бумажный мячик пролетел по комнате. Офицер некоторое время сохранял ту же позу, наслаждаясь ударом - ноги согнуты в коленях. Затем он повернулся к ней.

- Подберите это, - велел он. - Возьмите домой и изучите. Больше не присылайте нам ничего, пока как следует не выучите бирманский.

В автобусе по дороге домой До Тин Тин Ай один за другим разгладила листки. Она поняла, что лексикон офицера был как у ребенка, он едва владел грамотой. Карандашом он подчеркнул всё, чего не понял - каламбуры, метафоры, архаизмы.

Она перестала писать. Нельзя было ничего опубликовать без разрешения цензуры. Писать и без того непросто, даже когда приходится иметь дело только с собой. Подумать о еще одной встрече, с часами ожидания, было просто невыносимо.

В газетах яростно обличали империализм. Именно по вине империалистов Бирма отгородилась от всего мира, ей пришлось защищаться от неоколониализма и иностранной агрессии.

Дину тошнило от этих заявлений. Однажды он сказал жене:

- Смотри, как эти головорезы используют прошлое, чтобы оправдать настоящее. А сами они гораздо хуже колониалистов, раньше, по крайней мере, можно было читать и писать.

До Тин Тин Ай улыбнулась и покачала головой.

- Использовать прошлое для оправдания настоящего - плохо, но использовать настоящее, чтобы оправдать прошлое - не лучше. И можешь быть уверен, что полно людей, которые именно этим и занимаются, мы не должны с этим смиряться.

Они вели очень тихую и незаметную жизнь, словно растения, чьи корни подрезали, чтобы удержать внутри горшка. Они редко встречались с другими людьми и всегда с осторожностью выбирали выражения, даже с друзьями. Возраст согнул их, как внешне, так и внутренне, они передвигались по квартире медленно и осторожно, будто боясь что-нибудь уронить.

Но вокруг было неспокойно. Близились перемены, о которых они не знали. Они вели такую тихую жизнь, такую замкнутую, что не почувствовали первые толчки вулкана. Начавшееся извержение застало их врасплох.

Всё началось с очередной безумной прихоти генерала, опять касающейся денежной системы. Но на сей раз люди не согласились наблюдать, как сбережения всей жизни превращаются в бесполезную бумагу. Начались протесты, поначалу мирные и спокойные. Однажды в чайной при университете возникла перепалка - незначительное, явно безобидное событие. Но внезапно аудитории опустели, студенты высыпали на улицы, тут же появились лидеры и с поразительной скоростью возникли организованные движения.

До Тин Тин Ай как-то позвали на митинг. Она пошла без особой охоты, под давлением своих студентов. Впоследствии она помогла сочинить листовку. Когда она взяла ручку, ее рука дрожала, она снова представила себя в кабинете цензора. Но как только она начала писать, произошло нечто странное. С каждым предложением она видела, как скомканные листы оживают, поднимаются с пола и ударяются обратно о клюшку для гольфа, отскакивают от нее в руки майора.

Она стала посещать митинги по всему городу, пытаясь затащить туда и Дину, но он отказывался. Однажды появились новости о новом ораторе, который собирался выступить перед большим скоплением народа возле Шведагона, ее звали Аун Сан Су Чжи, она была дочерью старого университетского знакомого Дину, генерала Аун Сана.

К тому времени Дину исполнилось семьдесят, с возрастом его правая нога стала менее подвижной, и он с трудом ходил, но новое имя оказало на него тонизирующий эффект. Он пошел на митинг, а после него уже не мог оставаться дома. Он начал фотографировать, путешествовал с камерой, ведя фотолетопись движения в его самые важные и радостные дни.

В августе 1988 года Дину проснулся с температурой. До Тин Тин Ай приготовила ему еду и велела оставаться в постели. В тот день в городе должна была состояться важная демонстрация, поэтому она ушла рано утром. Три или четыре часа спустя Дину услышал вдали ружейные залпы. Он был слишком болен, чтобы выйти, лежал в постели и ждал возвращения жены. Ближе к вечеру послышался стук в дверь. Дину встал с постели и открыл дверь.