Стеклянный человек - [7]

Тополиные Ангелы

…На последнем этаже двери лифта бесшумно растворились, и каталка плавно вырулила прямо в небо! Тома ахнула: длинный стеклянный переход завис над городом, соединяя два огромных корпуса больницы со странным названием «Тополиные Ангелы».

«Тополиный ангел», молоденькая медсестра в травяного цвета робе и с крошечной зеленой диадемкой в коротких рыжих кудряшках, спешно — через пятнадцать минут пересменка — толкала перед собой каталку с новенькой.

Тома лежала на спине, в зеленом махровом халате до пят, крепко, до белых костяшек, сцепив руки на животе. Она видела, как они въехали в отделение: вдоль бесконечной череды раздвижных дверей были высажены небольшие пятачки из травы, цветов и кустарников. В лицо дохнул сладкий ветерок. Мимо пролетела вишневая бабочка.

«Ну да. Что ж не предупредили — сачок бы захватила», ехидно подумала Тома.

Каталка остановилась у одной из дверей, на которой электронной строкой уже светились Томины имя и фамилия.

…Томе было всего двадцать, и это был ее первый «женский» опыт. Вот, собственно, и все, что нам позволено знать о Томе. Кроме того, что она была темноволосой, волосы прямые до плеч, зачесаны назад. Аккуратный носик, упрямый подбородок, нежная кожа, карие глаза с легким прищуром — явный признак еще не осознанной близорукости. Руки красивые, плавные и — в рыжих веснушках. И длинные ноги — тоже в веснушках. Тома любила сдобные булочки и была очень несовременна: она мечтала пополнеть, но у нее это никак не получалось.

…Босиком она прошлепала к комоду и с любопытством оглядела часы: два бронзовых ангела держали в маленьких пухлых ручках круглый эектронный циферблат, на котором зеленело время: 22.47. Потом Тома удивленно опустила голову, заметив, что подошвы ее босых ног ничуть не озябли — пол из синей керамической плитки был тёплым. Девушка пересекла комнату и присела на зеленую шелковую постель. Нашарила ногами пушистые шлепанцы. Резкая боль снова пронзила низ живота. Застонав, Тома сцепила руки на паху и свернулась эмбриончиком на кровати. Очень хотелось курить, но Тома знала, что правилами больницы это запрещено. «Ну почему?» проговорила вслух девушка. — «Как так можно? Потому что ведь, может, я даже завтра умру». Потрясенная сообщенной ею самой новостью, она затихла, вперившись взглядом в стеклянный прозрачный потолок. Прямо на нее летел летний дождь, и где-то над ним, словно тусклый пульсирующий прожектор, маячила луна. Весь город был там, внизу. «Тополиные Ангелы» — самое высокое здание в городе.

…Когда Тома открыла глаза, на белом лике циферблата светилось время: 02:45. «Ну вот, сегодня операция», промелькнуло в Томином мозгу. Девушка встала с кровати, запахнула халат поглубже и направилась к дверям.

* * *

Она тихонько вышла и присела на банкетку. В огромном бесконечном коридоре было уже темно: горели лишь тусклые ночники, вмонтированные в стену. Мимо, шаркая шлепанцами, прошло скорченное беременное «привидение» — оно направлялось куда-то в самый дальний конец коридора, где светился маячок постовой медсестры. В коридоре было свежо и пахло листвой. Тома смешно пошевелила носом: да, и еще пахло травой. Но и лекарствами тоже. Она откинулась к стене и закрыла глаза. А потом стала напевать что-то себе под нос: пальцы ее тихонько шевелились, выводя мелодию на невидимом пианино.

И в этот самый момент в ногу ей что-то уперлось.

«Ну-ка, ангел, ноги-то подыми», — вдруг раздался над нею ворчливый голос.

Тома открыла глаза. Перед ней стояла высокая плотная бабка. Старый рабочий зеленый халат, рукава закатаны до локтей. Бабка стояла, зажав меж грубых дерматиновых тапок старую добрую патриархальную швабру, обмотанную мокрым куском мешковины. Правда, поблизости никакого ведра с водой не наблюдалось. Но пол вокруг Томы был мокрый. Бабка стояла и молча смотрела на девушку. От нее пахло чем-то незнакомым — запахами, о которых Тома и знать не могла. Потому что в ее время эти запахи уже давно вымерли. То были запахи самодельного хлеба, мешка с мукой, стоящего в кладовке, свежеподоенного молока: был в этом бабкином букете "ароматов" и запах «коровьей лепешки», слегка подсушенной на летнем ветерке. Тома беспокойно зашевелила носом. Ее воображение явно застали врасплох.

«Слышь-ко, ангел, говорю, ноги-то подыми», — нетерпеливо повторила бабка и пристукнула по полу шваброй. — «Пыль», продолжила она, «скатывается в комочки, и от нее домовые заводятся. И девки беременеть перестають». — Она пробурчала еще что-то и, пока Тома удивленно приподняла ноги, ловко протерла пол под банкеткой.

«Ну вот. Нахорошо помыла», — вздохнула бабка и грузно опустилась рядом с Томой. — «Эй, ты ноги-то опусти», — с укоризной произнесла она. — «Что это ты, яко сумасшедшая какая».

Тома загипнотизированно опустила ноги:

«А вы кто?»

«Да бабка Саня я. Техничка. А ты, ангел, гляжу, кровью исходишь?»

Тома, молча глотая вдруг навернувшиеся слезы, судорожно закивала головой, потом прохрипела ангинным голосом: «Ага. Завтра, то есть сегодня уже — операция».

Бабка Саня глубоко вздохнула и, сдернув с себя старенькую полинялую косынку в цветочек, отерла ею потный лоб.