Стеклянное проклятие - [21]

То, что они увидели при свете газового рожка, невозможно описать словами. Нижняя челюсть Беллхайма свисала чуть ли не до груди, а из открывшегося отверстия выползало, извиваясь, нечто, что с большой натяжкой можно было бы назвать языком. Толщиной с руку и длиной с крупную змею, этот «язык» жадно тянулся к лицу Оскара. Он поблескивал, словно стеклянный, и раздваивался на конце, образуя пару тонких подвижных щупальцев, которые уже проникли в ноздри юноши с неизвестной целью.

Ясно было только одно: Рихардом Беллхаймом завладело ужасное создание, а теперь оно готовилось проделать то же самое с Оскаром.

– Все назад! – Гумбольдт выхватил из ножен шпагу, и на чудовищного противника обрушился могучий удар.

Клинок легко рассек стеклянную змею на две части. Извиваясь и корчась, она с шипением упала на пол. Звук был такой, словно на раскаленную плиту плеснули воды, и тотчас кабинет наполнился нестерпимым смрадом.

То, что лежало на полу, еще раз изогнулось, вздрогнуло и превратилось в облачко дыма. На паркете осталась только пригоршня песка.

Беллхайм отпрянул. Его хватка ослабла, и Оскар рухнул вниз, кашляя и хватая ртом воздух. Ему понадобилось немало времени, чтобы восстановить дыхание, и первое, что он сделал – поспешил убраться подальше. Беллхайм в это время продолжал стоять неподвижно, а затем двинулся к Гумбольдту. Лицо этнографа напоминало ужасающую маску, рот был широко распахнут, а руки со скрюченными пальцами судорожно вытянуты вперед.

– Прекрати, Рихард, – твердо произнес Гумбольдт. – Это скоро пройдет. Я умертвил паразита.

Но этнограф, казалось, не слышал ни слова. В его глазах горело пламя безумия, а сам он продолжал неотвратимо надвигаться на бывшего друга.

– Остановись! Ни шагу вперед! – Гумбольдт вытянул руку, и острие шпаги коснулось груди Беллхайма. – Рихард, прошу тебя!

Шарлотта тем временем с ужасом следила за тем, что происходит с кожей на лице и шее этнографа. Сначала она поблекла, а затем и вовсе стала прозрачной. Прошло несколько секунд, и все его тело стало словно стеклянным.

Из горла Беллхайма вырвался жуткий смех. Такой смех не мог принадлежать человеку. Он сделал еще один шаг вперед, и острие вонзилось в его грудь.

Шарлотта и хотела бы отвести взгляд, но не смогла. Страх был так велик, что она продолжала смотреть на все происходящее, не отрываясь ни на миг. В следующую секунду клинок с лязгом вышел из спины мужчины.

Однако тот продолжал смеяться.

– Кто ты? – слегка заикаясь, спросил Гумбольдт. – Что ты собой представляешь?

– Я поглощу вас, – пробулькало кошмарное существо, извлекая из груди лезвие шпаги. – Вам понравится… Скоро мы будем петь вместе. Понимаете? Мы будем пе-е-еть!!!

Он повысил голос, превратившийся в тонкое дребезжание стекла.

Гумбольдт выругался. Ярость и отчаяние овладели им. Он бросился вперед и начал теснить противника к окну. Беллхайм, смеясь и булькая, вскинул обе руки и готовился атаковать. Шарлотта видела, как на кончиках его пальцев вырастают все новые щупальца, готовые проникнуть в тело ее дяди, но Гумбольдт не сдавался. Он продолжал наступать, и вскоре противники переместились в противоположный конец комнаты. Коротким ударом Гумбольдт разнес широкое окно, доходившее почти до пола, и с яростным возгласом вытолкнул противостоявшее ему существо наружу.

Но и это не решило исход дела. Беллхайм мертвой хваткой вцепился в Гумбольдта и увлек ученого за собой. Крепко сплетясь и продолжая бороться, оба противника рухнули в заснеженный сад. Донесся звук глухого удара.

Шарлотта бросилась к окну. Гумбольдт и Беллхайм барахтались в сугробе. Силы ученого были на исходе, его движения явно замедлились. Беллхайм же, напротив, извивался и яростно визжал, словно сквозь него пропустили электрический ток.

– Холодно! – вопил он, пытаясь вырваться и вскочить на ноги, но Гумбольдт все еще удерживал его.

Гости, в особенности дамы, которые уже направлялись в дом, подняли полный ужаса крик, когда Гумбольдт и этнограф вывалились из окна. Затаив дыхание, все застыли, следя за смертельной борьбой, и лишь Гертруда Беллхайм сохранила самообладание. Она стремительно бросилась к борющимся мужчинам.

– Гумбольдт! Рихард! Прекратите немедленно! Что это на вас нашло?

Но ее слова не оказали никакого воздействия, и женщина не выдержала:

– Это чудовищно! В новогоднюю ночь! Бертрам, разнимите же их. Быстрее!

Дворецкий бросился выполнять приказ хозяйки, и в этот миг снова ударили церковные колокола.

В Германии лишь с недавних пор ввели единое летоисчисление, и в эту ночь все колокола впервые звонили в полночь. Но сестры-монахини из расположенного неподалеку женского монастыря только сейчас преклонили колени в молитве, и их колокол монастырской церкви в свою очередь приветствовал наступление нового года.

Звон этот раздался совсем близко, эхом отразился от стен домов и произвел совершенно непредсказуемый эффект. Неведомая сила подняла Гумбольдта в воздух и швырнула на снег, где он и остался лежать неподвижно. Беллхайм же, напротив, повел себя так, будто в него вселился сам дьявол. Он зажал уши руками, задергался и закричал так, что все присутствующие, окружившие место схватки, начали пятиться. А затем этнограф вновь преобразился: съежился, становясь с каждой секундой все меньше и меньше, и, наконец, совершенно исчез.