Стеклянная мадонна - [41]

– Я и Стивену ничего не скажу, Мануэль. Я никому не скажу.

– Так-то лучше.

Она в очередной раз подметила, что, оставаясь с ней вдвоем, он почти никогда не называет ее «мисс». Ей следовало уведомить об этом мать, чего она, разумеется, не собиралась делать, так как не хотела причинять вреда Мануэлю, такому хорошему человеку. Он вполне мог стать ей настоящим другом. Ее так и подмывало сказать ему: «Считайте, что мы с вами друзья, Мануэль», – но она, разумеется, никогда не произнесет этих слов. Она и так может доверять ему свои секреты. Она наклонилась к нему и спросила:

– Как по-вашему, Мануэль, Стивен красивый? Она заметила, как судорога исказила его лицо.

Его глаза расширились, но губы остались крепко сжатыми. Он сумел подавить улыбку и ответил:

– Красивый. Самый красивый молодой человек, какого я когда-либо встречал. – На самом деле он видел Стивена всего один раз, у ворот завода в Дарэме.

– Вы действительно так считаете, Мануэль?

– Я же говорю, что да.

– Тогда я поделюсь с вами одним секретом.

– Со мной можно, я вас не выдам.

– Мануэль… – Она сделала паузу. – Мы со Стивеном собираемся пожениться.

Его брови приподнялись, губы растянулись в улыбке, зубы сверкнули. Справившись с собой, он тихо спросил:

– А самому мистеру Стивену об этом известно?

Она покачала головой.

– Еще нет. Во всяком случае, мы об этом пока не говорили. Но он, возможно, подозревает, вы понимаете?

– А как же, еще как понимаю! – Его голос стал торжественным. – Когда же это произойдет?

Она едва заметно вздохнула и взяла поводья.

– Когда мне исполнится шестнадцать, а может, семнадцать лет. Да, семнадцать. – И решительно кивнула. – Самое позднее, в семнадцать.

Он ответил:

– В таком случае, я желаю вам обоим счастья и самого многочисленного семейства во всем графстве: не меньше десяти ребятишек, потому что дети – это и есть счастье.

– Спасибо, Мануэль.

Дальше они ехали бок о бок, но молча. Внезапно она остановила своего коня, повернулась к нему и решительно произнесла:

– Я не собиралась вам этого говорить, Мануэль, но не могу сдержаться. Думаю, вы стали моим другом. Мне хочется, чтобы мы дружили.

Мануэль отнесся к этим словам со всей серьезностью, без тени улыбки. Он протянул ей руку, и она, помедлив, протянула ему свою. Его слова прозвучали почтительно и совершенно искренне:

– Меня никогда не производили в рыцари, но теперь, когда я удостоен подобной чести, мне это уже ни к чему. Благодарю вас, мисс Аннабелла, я – ваш покорный слуга по гроб жизни.

Улыбаясь ему, она почувствовала в горле комок, каких не должно образовываться в горле у леди, и пощипывание в глазах. Только этого не хватало – сейчас она расплачется!

Он молча ехал рядом. Ему было трудно припомнить столь же трогательное событие. К этим мыслям примешивалось озлобление. Во всем этом чертовом доме она ни с кем не могла говорить по душам, ни с кем не могла вести себя так, как положено ребенку. Она и не была ребенком – они подавляли в ней все детское, навязывая свои манеры, свою взрослую чопорность. В десять лет ей следовало бы резвиться без страха выпачкаться, играть со сверстниками в «поцелуй в кружке». Что ее ожидает? Брак с молодым джентльменом? Этого не произойдет, если правда то, о чем перешептываются слуги. Он слышал об этом от Армора. Об этом знала вся усадьба, кроме самой девочки. Не так давно нянька, осмелившаяся обозвать свою подопечную незаконнорожденной, была с позором изгнана. Долго ли еще она будет пребывать в неведении? Любовь накрахмаленной бездушной женщины, выдающей себя за ее мать, не сможет стереть с нее клейма – в этом он не сомневался. Что до брака со Стивеном, то что скажет юный щеголь, когда узнает, что его дражайшая кузина – всего лишь отродье шлюхи из Шилдс?

Странно, что эта девочка, подчиняющаяся диктату матери и старающаяся держать его на расстоянии, оказалась, как и он сам, незаконнорожденной. Он молился, чтобы она так никогда и не узнала правды о своем происхождении, потому что не желал ей страданий, с какими был знаком сам. Подобное горе трудно перенести даже мужчине.

КНИГА ТРЕТЬЯ 1866. Наследство

1

Шел 1866 год. С начала 40-х годов, когда появились железные дороги, север Англии стал процветать; деревни вроде Джарроу превратились благодаря металлургическим предприятиям в города. Миддлсброу, лежавший в нескольких милях и представлявший собой в 1830 году крохотный поселок, не насчитывавший и сотни жителей, уже к 1853 году вырос в бойкий порт с двадцатью тысячами обитателей. Новые люди стали прославлять свои родные места. Таким был Генри Болкоу из Миддлсброу, немец по рождению, Стивенсон из Ньюкасла, Лемансы из Шеффилда, не говоря уже о Джоне Брауне, начинавшем на фабрике ножевых изделий подмастерьем и превратившемся во владельца крупного металлургического завода. Фамилии «Викар», «Армстронг», «Рамсден» означали «сталь», от них зависели многие тысячи людей. Эти фамилии были начертаны на камне у основания статуй и бюстов, какими растущие города благодарили своих благодетелей, воздвигавших огромные муниципальные здания, строивших общественные бани и библиотеки.

Север Англии представлял собой в то время империю – империю угольных шахт, металлургических заводов и железных дорог. Находилось место и для стекольных заводов. Многие в будущем выдающиеся люди поднялись в те времена из грязи и выстроили для своих семейств дворцы. Многие, не роскошествуя, жили тем не менее неплохо, располагая деньгами. Существовало и потомственное дворянство, сохранившее пышный образ жизни.