Стеклянная мадонна - [115]

Точно так же думала и Аннабелла. Ее так и подмывало крикнуть: «Осторожнее, Мануэль! Думай над словами, которые собираешься произнести, и об интонации, с которой ты их произносишь!»

Он озирался с видом человека, вытащенного из потемок на яркий свет; потом он задержал взгляд на ней. Она с радостью бросилась бы к нему, чтобы подбодрить. Предвидя это, Розина положила руку ей на локоть, а сидевший с другого боку дядя Джеймс предостерегающе кашлянул. Потом Мануэль перевел взгляд с нее на кого-то другого в зале суда. Проследив его взгляд, Аннабелла увидела Эми. Она многое бы отдала, чтобы сидеть сейчас с ней рядом: это не только улучшило бы ее самочувствие, но и уменьшило пропасть, снова разверзшуюся между ней и Мануэлем. За два своих визита она сделала все, что в ее силах, дабы перекинуть мостик на его сторону, но знала, что ее попытки не увенчались успехом.

Потом его глаза расширились. Она знала, что он приятно удивлен присутствием Фэрбейрна и Карпентера, сидевших бок о бок на возвышении против нее. Она испытывала глубокую благодарность к обоим за то, что они, откликнувшись на ее мольбы, явились свидетельствовать в пользу Мануэля. Оба пожертвовали в общей сложности тремя рабочими днями. Она понимала, что значат целых три дня для таких занятых людей, как Фэрбейрн и Карпентер.

Мануэль перевел взгляд на виновника своего несчастья – капитана Вейра. Голова того была туго забинтована, рука взята в лубок. Его травмы вызывали сочувствие. Рядом сидела его жена, всем своим видом выражавшая неуемную сварливость, воинственность и жажду возмездия.

Разбирательство началось. Оно развивалось неторопливо. Мануэль по просьбе судьи назвал себя, затем полицейские рассказали о его задержании и о вменяемом ему преступлении.

Защитник начал свое выступление спокойным, рассудительным голосом – возможно, слишком спокойным и слишком рассудительным. В его словах не было проникновенной силы, они звучали скорее как объяснение. Его клиент прожил в Англии восемь с половиной лет. За это время он успел поработать у четырех хозяев; первый из них, господин Эдмунд Легрендж, скончался, однако, по многочисленным свидетельствам, при жизни высоко ценил своего конюха. Затем Мендоса работал пастухом и дояром на ферме вблизи Хексэма, после чего нанялся к мистеру Фэрбейрну на ферму Плейн. Последним его нанимателем был мистер Роланд Карпентер, владелец стекольного завода. Первым давал показания Фэрбейрн.

Принеся присягу, Фэрбейрн в своей прямой манере сказал в ответ на вопрос адвоката, что знает Мануэля Мендосу не только как усердного работника, но и как человека рассудительного и благонамеренного; будь на то воля Фэрбейрна, он бы не отпустил такого со своей фермы.

Следующим выступил Карпентер. Каким показал себя Мануэль Мендоса за то недолгое время, что он провел на стекольном заводе? Карпентер ответил, что Мануэль Мендоса проявил себя как исключительно способный работник, покладистый, усердный, быстро схватывающий все новое.

– Могли бы вы назвать его злопамятным и мстительным человеком?

– Ни в коем случае.

– Выпивал ли он на свадьбе, которую вы ему устроили?

– Я подтверждаю то, о чем здесь уже говорилось: он отказывался от спиртного.

– Почему, как вы считаете, он набросился на вашего пасынка?

Карпентер глубоко вздохнул и ответил:

– Потому что мой пасынок позволил себе вольное обращение с его женой.

Обвинитель принес протест, после чего состоялся обмен репликами между секретарем суда и судьей Лиром. Далее защитник затянул:

– Учитывая, что мой подзащитный только что сочетался браком…

– По-моему, это нам и так хорошо известно, – перебил его заскучавший судья.

– Я просто хотел указать на то, ваша честь, что в день бракосочетания чувства человека отличаются обостренностью, а посему…

По залу пробежал шепоток, из разных углов донесся приглушенный смех. Судья Лир призвал соблюдать порядок, и разбирательство продолжилось своим чередом, то есть до обморока томительно. Аннабелла думала о том, что дядя Джеймс представил адвоката как блестящего защитника, тогда как справедливее было признать, что на процессе блистает обвинитель, что впоследствии нашло подтверждение.

Как только защитник уселся, атмосфера в зале суда изменилась. Голос обвинителя поражал живостью, живостью отличалось и его поведение, каждый жест. Прошелестели одежды: женщины сели прямо и притихли, с интересом глядя на человека, с каждой минутой все больше «размазывающего защитника по полу».

– Образ подсудимого, нарисованный вам здесь, ваша честь, я считаю неверным.

– Я протестую.

– Протест отклонен.

– Разумеется, он трудолюбив. В этом нет ни малейшего сомнения, но не менее трудолюбивы и тысячи других пастухов. Он проявлял усердие. И это верно. Дурные люди часто на первых порах проявляют усердие, порой даже чрезмерное.

– Я протестую, ваша честь.

Судья Лир, секретарь суда, защитник и обвинитель шепотом посовещались, после чего последний продолжил свою речь.

– Почему этот человек, зная, что все графство занято поисками дочери Эдмунда Легренджа, не поставил власти в известность о ее местонахождении? Зачем ему было уводить за собой это юное, неиспорченное существо, как уводит за собой жену бродячий ремесленник, если он хотя бы немного о ней заботился? Но он на этом не остановился, а обманом вынудил ее заключить с ним брак…