Стеклодув - [21]

— Тихой? — переспросила Ирка. — Мне-то она кажется тихим омутом.

— Да ты что? — поразился я. — Вот погоди, попадешь в московский институт, устанешь от суеты…

— Я не о суете говорю, а вообще… — Ирка мотнула головой, закусила губу. Кажется, она хотела еще что-то сказать, но передумала, замолчала, глядя на свою кружку с земляникой так, как будто ей мерещилось что-то иное, и лишь потом, после долгой паузы, произнесла, глухо и отрешенно. — У нас своей тьмы хватает, разве ты не помнишь?

— Ну… — я не очень представлял, что отвечать. — Как не помнить? Что-то дурное, оно в жизни каждого города есть. Но светлого все равно больше, разве не так?

— Возможно, — отозвалась она.

— Что тебя мучает? — спросил я, в свою очередь выдержав паузу.

Она поставила кружку с земляникой на траву и села, подтянув колени почти к самому подбородку и обхватив их руками.

— Ты не знаешь, как здесь все изменилось за последние полтора года, пока тебя не было. Шпана и пьяные драки были и раньше но сейчас…

— Бандиты? — спросил я, припоминая «наезд» на ее отца, который мог кончится для всей их семьи трагически, если бы не… Если бы не вмешательство какой-то высшей силы, к которой я был то ли причастен, то ли нет. Вспомнились мне и другие случаи.

— Если бы просто бандиты, — сказала она. — Безработица, нищета… В стекольное училище почти никто не идет, потому что многим кажется, что учиться незачем, лучше так прожить, ухватывая, что плохо лежит. Пенежин, если ты его помнишь, бросил школу, и его дружки тоже. Много таких ребят. Они воруют любой металл, который можно сдать в скупку, особенно медь и алюминий… Кольчугина, кстати, током убило, когда он вместе с двумя парнями постарше полез резать провода с линии электропередач. Да они вообще ничем не брезгуют, особенно когда под всякой дурью ходят. И тормозов у них нет, — она поежилась. — С бандитами можно договориться, потому что они бандитствуют ради своей выгоды. И потом, они всегда отступают, если видят, что сила не за ними. А эти… «малолетки», как их называют. То есть, наши сверстники. Они ничего не соображают. Вон, недавно трех из них в тюрьму засадили. Тех, которые этого, как его называют, уголовного авторитета убили. А остальным хоть бы хны, ничему эта история не учит.

— Погоди, погоди, — она так перескакивала с одного на другое, что я перестал улавливать, о чем она говорит. — Как убили? Какого такого авторитета? Ты о чем?

— У них мода такая завелась, — хмуро объяснила Ирка после очередной паузы. — Как продадут ворованное, а потом напьются или надышатся клеем, так садятся в карты играть… на людей. Кто проиграл — должен выйти на улицу и убить первого попавшегося прохожего. Ну, если сразу убить не получается, то остальные всей стаей наваливаются и ему помогают. Страшно по улицам ходить после сумерек.

— Погоди, погоди… А милиция? Она-то на что?

— Кого-то ловит, кого-то нет. Скажем, когда они этого уголовного авторитета порешили… Понимаешь, он почти хозяином города считался и представить не мог, что кто-то его хоть пальцем тронет. Любил он по вечерам гулять вокруг прудов, неподалеку от своего дома. Без всякой охраны. Воздухом дышал. Ну и вывалилась на него компания из троих… уже никакие. И, как первого встречного прохожего, его один ножом ударил, и получилось, что только ранил, а не убил. Тогда другие двое добивать стали. Ну, их-то быстро нашли. И милиция забегала, и бандиты свой собственный розыск организовали. Через два дня схватили. А потом… Говорят, это бандиты с милицией договорились, чтобы их в такую камеру поместили, где самые оголтелые сидят. Или в которую бандиты специально своих, как их там называют, «бойцов» посадили, которых будто как за мелкое хулиганство на сутки задержали… В общем, говорят, этих троих утром выносили из камеры под простынями, и они были в таком виде, что их тела никому не показывали. Но бывает и так, что никого найти не могут. Ну, натыкаются утром на труп в безлюдном месте и все. И никаких улик. Если человек был простой, никому не известный, то милиция из-за него бегать не будет.

— Ты будто страшные сказки рассказываешь, — сказал я. — Да, страшные сказки нового времени. Вроде тех фильмов ужасов что-то, которые мы с тобой смотрели.

— Сказки или нет, — проговорила Ирка, — а вот убийц Надьки Волжановой так и не нашли. Помнишь Надьку Волжанову?

— Разумеется, — сказал я.

Надька Волжанова была броской такой хохотушкой, училась классом старше.

— Когда она к полуночи не вернулась домой, ее родители заволновались. Ну… и нашли ее. Неподалеку от дома. Она была вся изрезана. Что ее в карты проиграли, факт, все признаки убийства на проигрыш в карты. И говорят… Ирка опять поежилась. — Говорят, впечатление было такое, будто ее пытались растерзать на куски. Будто те, кто на нее напал, в ярость вошли и уже себя не помнили. Я потом на похоронах была, — помолчав, сообщила она. — Мы все ходили. Гроб не открывали. А день был такой ясный, весенний, березы только-только зазеленели, и все солнцем пронизано.

— И никаких намеков, никаких догадок, кто бы это мог сделать? — спросил я.

— Никаких. Может, кто и знает, догадывается… но молчит, боясь, что дружки арестованных с ним потом счеты сведут, если он милиции на убийц укажет.